Крутые перевалы

Шум краевой столицы звал к жизни. С котомкой за плечами Пастиков протискивался на перрон. Силы как будто удвоились. Паровоз дал отходный свисток. Пастиков заскочил на подножку вагонной площадки. От остающейся вправо реки в лицо ударила свежая волна воздуха. Из-за реки золотой россыпью брызнула лавина электрического света. А слева, подпирая небо темно-стрельчатыми зубцами, поплыла навстречу тайга.

* * *

По логам с гремучими ручьями, по еланям и в дурнолесьях бурьяны поднялись в коня ростом. Над их мохнатыми макушками темными тучами висла мошкара. Она нудно ныла в лесной хвое, в травах, над головами людей и в шерсти животных. Зверье с полден и до полночи спасалось от нее в тихих курьях Сыгырды, пачкалось в лужах и забивалось в мерзлотные ущелья, никогда не видавшие солнца.

— И-эх, и рясной ныне орех! — говорил Самоха, задирая голову на вершины кедров, облепленные гнездами лиловых шишек. — Смотри-ка, Никандровна, по восемь штук вместе склещились, а так редкий год бывает.

— И все это неиспользованные богатства республики. — Стефания дышала смолистым нагретым воздухом. — Знаешь, у нас много об этих богатствах говорили, а взять не могли, как колдовской клад.

— Теперь возьмем! — крикнул Самоха. — Он задержал Стефанию. — Чуешь, что мне в башку прет… Ежели бы человек сто загнать сейчас на Ширан, то Петру и в край не нужно бы соваться… Да что говорить, ведь ты сама видела — рыбы там больше, чем вот этой мошки, — только успевай солить да отвозить в кооперацию.

Стефания сжала влажные и липкие от дегтя руки Кутенина и увлекла его вперед.

— Какой ты молодец! А ведь и правда… На основание этого маральника озеро дало бы средств.

Они шли на покать, к семидесятой версте, куда рыбинские колхозники должны были привезти харчи для разведки.

Поданная Самохой мысль ободрила Стефанию.

— Кутенин, милый! Да у тебя золотая голова!

— Голова-то сторублевая, да дурниной заросла.

В тайге темнело. На гладкое шоссе падали блики полярной немеркнущей звезды, а вокруг нее по голубой долине рассыпались мелкие звезды.

— Как репей на меже! — восхищался Самоха.

Впереди послышались густые звуки. Из-за деревьев раз и два мигнули желтокудрые костры. Гул большого стана ширился и заливал дремотную глушь.

— Люблю такие стоянки, — сказала Стефания. — Не цыганка, а люблю. Все это напоминает годы наших побед.

От первого костра, косматившегося прямо на дороге, взвился ввысь молодой сильный голос:

П-р-а-а-щ-а-й р-а-а-д-ость, ж-и-изнь моя.
С-л-ы-ы-шу я едешь, м-и-лый, от меня…

Сорвавшиеся с хребтов бурей десятки других подхватили:

Ой, те-е-м-н-а-я н-о-оченька ли, мне не спится,
Са-а-ма зна-а-ешь, де-е-вака, почему…

— Давай послушаем здесь, а то они постесняются и перестанут, — сказала Стефания.

В темноте им перегородил дорогу невысокий человек.

— Кто тут? — послышался голос Корнея Силыча.

— Это мы, — отозвался Самоха.

— Вот и к делу — принимайте харчи.

После обеда Стефания и Самоха верхами выехали в Рыбинское.

Камасинцы откочевали от улуса недалеко. Кутурчинское белогорье со своей острой верхушкой было выше других. В распадках его густо засели кедрачи и пихты. По низинам, около горных беспокойных речек и ручьев пышно поднимались папоротники, расцветали ранние цветы — марьины коренья. Мощно и разноголосо пробуждалась от зимнего покоя таежная силища.

Стан раскинулся в зеленой ложбине по обоим берегам речки Барзанай. Лошади и коровы паслись без пастухов, обильные корма не заставляли их искать новых пастбищ. У коней заживали раны на потертых седлами спинах.

Старик Парабилка, повалив свою единственную корову, перевязывал ей ушибленную ногу, наложив на тряпицу сырой глины. К нему первому подъехал Алжибай. Старшина сбросил стремя с правой ноги и навалился набок. Парабилка знал, что главе рода нужно помочь слезть с лошади. Бросив корову, он подал Алжибаю руку. Нерасторопность старика вызвала упрек старшины.

— Ты худой человек, — сказал он разгневанно. — Ты не хотел слушать моих распоряжений. Смотри, род накажет тебя. У Алжибая большая сила.

Парабилка молчал. К старшине от становищ собирались улусяне. Они садились на траву задумчивые и опечаленные.

— Ну, как дела, старшина? — спросил пожилой камасинец с белыми волосами и бородой. — Собираются красные уходить?

— Красные обманщики. Ихний начальник взял у меня соболей, но он приедет снова на Шайтан-поле. Нам до осени надо прожить на новом месте. Так говорит Фанасей и Аёзя. Духи не сулят счастья там, где опоганено священное озеро.

Соплеменники ниже опустили косматые головы, они смотрели на беловолосого и Парабилку. Они ждали от бывалых сородичей ответа, указаний, помощи. И беловолосый сказал: