Крутые перевалы

С обеда глухо заширкали острозубые пилы, заклевали топоры и с резким стоном, повалились первые столетние деревья, хватавшие вершинами на десятки метров. Вершины свистали в воздухе и, описывая полукруг, с грохотом разметывали в стороны мелкие кустарники. Тайга содрогалась как от пушечных выстрелов. Со степи была видна светлая просека, вгрызающаяся в зеленую гущу трущобника. Передние неустанно сокрушали неподатливую стену, средние распиливали, скоблили и откатывали в стороны освежеванный лес, задние брали до мерзлоты две глубоких канавы и утрамбовывали высокое шоссе. Делали прочно, будто желая отомстить тайге за былые дорожные увечья. Новое, осмысленное и упорное общей волей повело наступление на темнеющую тайгу. Соковые жирные бревна с двух сторон зажимали свежую насыпь. Ребята и женщины едва успевали утолять жажду работников из гремячих ручьев и речек.

Когда широкая трещина тайги подошла к Теплому ключу, с передней артелью встретились разведчики. Отощавшие без хлеба, а еще больше изумленные, они опустились на бревна. Мужики с любопытством рассматривали камасинцев и Стефанию. В мужской рубахе и шароварах, с густым загаром лица, она скорее походила на молодого приискателя прежних лет.

— Что это, Корней Силыч? — кивнул Самоха на прямой пробор просеки.

Рыжебородый низкорослый артельный улыбнулся.

— Не обезглазил ли, товарищ Кутенин?

— Дорогу вам мастрячим… Ох, и подморились-то вы, видать, — слышалось среди собравшихся.

— Да, есть отчасти, — устало сказала Стефания. — Не можете ли вы уделить нам запасу?

Силыч клюнул в дерево носом топора и передернул рыжими зарослями бровей:

— Сами маловато завезли… Покормить — милости просим, а за запасом ступайте в Рыбинское.

Но артельного оборвал Самоха:

— Не греши, мужик… Будто не охотник, слова трясешь… У людей ребро за ребро заходит, а ты что поешь?

Корней Силыч уронил взгляд в землю, будто бросил туда свою неловкость. Колхозники снисходительно посмеивались, иным было конфузно за своего старшего.

— А ежели нам выходить в Рыбное, то кому убыток? — наседал подбодренный Самоха.

— Знамо не нам, — заступился за артельного смугловатый парень без фуражки.

— То-то, понятиев у тебя под кудряшами нету… Значит, и советская власть мериканская?

Вокруг пронесся дружный смех, слившийся с треском подрубленных деревьев.

— Нам, ровно, и совестно отказ-то делать своим, — не выдержал худотелый и вихлявый мужик с шрамом на носу.

— Да, видно, надо найтить, — вздохнул Силыч, смутившись взгляда товарищей, — шагайте до балагана.

— Так бы и сказал, — подмигнул Стефании Самоха. Они зашли под нависшую скалу, где был расположен стан первой рыбинской артели. Рядом, около едучего курева, махали хвостами обуреваемые мошкарой лошади и валялись по мягкому мху, высунув языки, собаки. В балагане было темно и прохладно.

— Вот глухаря зажаривайте, — гостеприимно предложил старший.

* * *

Сибирский скорый летящий птицей прорезал просторы зазеленевших полей. В окна коричневых вагонов ветер приносил зной и пахучую цветочную пыль. Навстречу скорому летели то громадные массивы колхозных полей, то пенящиеся зеленые луга, то темные разливы лесов.

Пастиков часто выходил на станцию для того, чтобы купить газету, и до следующей остановки пробегал ее по заголовкам. Он почему-то надеялся, что о Шайтан-поле непременно напишут в краевых газетах, а то и в центральных. Но так до самого места и не вычитал желанных строк.

После долгого пребывания в районе, и особенно в тайге, шум города отчасти ошеломил, отчасти успокоил его. Начиная от реки и по всем окраинам желтели, краснели и белели многоэтажные постройки: некоторые из них заканчивались, другие закладывались, над третьими возвышались стропила и черные фабричные трубы. На этих самых окраинах он, во время боев с юнкерами, валялся в снежных окопах. Теперь же центр бывшего торгово-мещанского города уступал место новому, высоко взметнувшемуся к небу крышами.

«Вот на один только такой дом дали бы средств, и хозяйство Шайтан-поля крепко стало бы на ноги», — думал он.

Хождения Пастикова начались со следующего дня. Утром, еще до начала занятий, его задержала около вешалки женщина швейцар.

— Рано еще, товарищ.

— Как рано? Да во что же у вас здесь спят?

— А ты почему не с вечера пришел?

И он сидел на железном диванчике, наблюдая встречный людской и машинный водоворот большой улицы. Но на каланчах отстукало девять, и по лестницам охотхозяйственного треста загрохотали сотни сапог, ботинок, башмаков. В первой комнате он остановил человека в очках, с острой, как морковка, бородкой. Тот даже попятился, оглядывая пыльного, пропахшего тайгой человека.

— Где у вас тут отдел, который организует ну… новые совхозы?

— Понятия не имею, — человек дернул костлявыми плечами. — Вы обратитесь в оргсектор или в кадры.

— Но причем здесь кадры?

— А просто на всякий случай.

— Слепая мышь, — буркнул Пастиков.

Из оргсектора его направили в четвертую комнату к зоопрофессору Пыжикову. Небольшой располневший человек чистил бумажкой мраморный чернильный прибор. Пастиков хрустнул бумагами, зажатыми в кулак.