Кровавый жемчуг

Это было важно – одинокий мохнатый гуляка может уйти подобру-поздорову, а вот медведица с медвежатами – баба опасная, мало ли что ей померещится – и полезет воевать!

Семейка взобрался малость повыше.

– Данила, убираться надо. Там здоровый черт…

– И чего он там позабыл? – прошептал Данилка.

– Кто его разберет? Малинник, поди, ищет… Данила!

– Что?

Семейкины глаза от изумления и восторга округлились совсем не татарским образом.

– Он!.. Он – перекрестился!

– Медведь?!

Семейка, ухватившись за ветку, повис прямо над седлом и оказался на коне в одно мгновение.

– Какой тебе медведь? Монах!

Подхлестнув коня нагайкой, что неразлучно висела у него, как и у всякого конного человека, на мизинце, Семейка поскакал на просвет между деревьями. Данилка, еще раз поразившись быстроте его решений, послал своего Голована следом. На поляну они вылетели чуть ли не разом.

Но тот, кто издали был принят за вставшего на дыбы медведя, уже со всех ног удирал, норовя скрыться в малиннике.

– Обходи, обходи! – Семейка показал нагайкой, с какой стороны заезжать Данилке. Тот, ни секунды не беспокоясь, что безоружен, стал отсекать огромного дядю в черной рясе от малинника.

Дядя обернулся и выкинул вперед обе руки, переплетя пальцы диковинным образом. Еще он выкрикнул что-то вроде «абар-рар-ра!», да с такой яростью, с таким рыком, что Голован – и тот вскинулся, замолотил по воздуху передними копытами. Данилка, уже знакомый с такими затеями, грудью рухнул бахмату на крутую шею и сразу, пока тот не начал козлить, выпрямился. Однако это вышло у него не так ловко, как выходило у Тимофея, испуганный Голован ударил задними ногами, и Данилка, перелетев через его дурную голову, свалился в траву. Летя, он успел скорчиться и ткнулся в мягкую землю плечом, перекатился набок и отделался всего лишь испугом.

Но сразу он об этом знать не мог. Оказавшись на земле в неподвижности, он осторожно вытянул ноги, руки, уперся локтем и приподнялся. Все было цело, нигде не хрустнуло, не крякнуло.

– Ну, жив? – раздалось сверху.

Семейка озабоченно глядел на него с высоты конского седла.

– Жив, слава Богу, – буркнул Данилка, стыдясь своего позора. – Где эта песья лодыга?! Шкуру с него спущу!

– Знай сметку, помирай скорчась – это про нас, про конюхов, сказано. Коли успеешь в воздухе скорчиться, то, считай, уцелел, и хватит к своим косточкам прислушиваться – не треснули. Вставай скорее, а на бахмата не лайся, – велел Семейка. – Конь не виноват. Я эти ухватки видывал…

– Какие ухватки?

– Тот мужик на поляне – никакой не монах, а ведун, – объяснил Семейка. – Я же видел, как он тебе коня в свечку поставил. Они – умельцы! Одни говорят – они сильное слово знают, а я полагаю – тут либо медвежье, либо волчье сало виновато. В деревнях иногда так балуются – смажут кому ворота медвежьим сальцем, и кони на двор идти не хотят, дрожат и бьются. И никаких там сильных слов не надобно!

– Слово он тоже крикнул… – И тут Данилка вспомнил! – Семеюшка, я ж этого монаха знаю! Я его на том дворе приметил, куда мы к кладознатцу приходили!

– Не путаешь?

Данилка вскочил и цапнул под уздцы Голована левой рукой, а правой перекрестился.

– Он самый!

– Ну так, выходит, мы убийцу упустили.

– Убийцу?…

– Садись на коня да и глянь вон туда, правее…

Данилка сделал, как велено.

Примерно там, где он обнаружил Терентия Горбова, лежал другой человек, но точно так же – лицом вниз. Был он в одной рубахе, и на спине расползлось кровавое пятно, как оно бывает, когда из глубокой и смертельной раны выдернут нож…

– Не трогай и подъехать не пытайся! Ему уже не поможешь.

– А ты откуда знаешь?

– Медведь-то… – Семейка вздохнул и невольно усмехнулся своей ошибке. Он сперва сам перекрестился, потом лежачего перекрестил. Кабы тот был жив, то постарался бы помочь…

– Ты ж говоришь – убийцу упустили!

– Ну, голову на отсечение, что это был убийца, не дам. Но, Данила, шел он к тому месту уверенно и знал, что увидит мертвое тело. Кабы не знал – хоть шарахнулся бы, так нет же… Он оглядел тело и убедился, что тот человек мертв. После чего собрался уходить прочь. А ты не вздумай подъехать! Довольно того, что весь край поляны копытами истоптали! Мало ли что? Коли ты во второй раз ту же байку в Разбойном приказе сказывать начнешь – уж точно не поверят!

– Так что же тут было?… – уже начиная соображать, спросил Данилка.

– Что было – не скажу, а как оно бывает – знаю. Коли врага пришибешь и он упадет, сперва-то унесешь ноги, а потом с другой стороны и сунешься поглядеть – точно ли пришиб? Не оплошал ли?

Данилка уставился на товарища. Тихий Семейка говорил такие слова, что вожаку лесных налетчиков впору. Впрочем, из всех разбойных вожаков Данилка знал лишь двух – и один уже лежал в могиле, а другой… тьфу, другая…

Жутковато сделалось ему при мысли, что и Настасьица вот так-то приходит, подкрадывается с другой стороны проверить – не оплошала ли?…

– Надо его догнать, – решил Данилка. – Поймаем и всю правду из него вытрясем!