Кровавый жемчуг

– Умен дьяк, – сказал Богдан. – С ним-то договориться несложно – с нашим крапивным семенем что делать станем?

Работы на конюшне накопилось, и следовало ждать от Бухвостова немалого крика. Да и дед Акишев тоже не промах, когда чужое безделье отметить надобно.

– А я жемчужинку припас, – отвечал Семейка. – От ворворки, что ли, отвалилась. А жемчуг-то бурмицкий, не какой-нибудь семенной. Вот ему и поднесем.

– Пошли, Данила, – Тимофей приобнял парня и повел его к задворкам, туда, где, подальше от прекрасных деревянных теремов Коломенского, украшенных дивной резьбой, разместились службы.

Договариваться с Бухвостовым послали Семейку. Данила сразу взялся за работу. Государевых коней полагалось купать ежедневно, зимой – мыть теплой водой с мылом, летом – прохладной. Проделывать это лучше вдвоем, и, как ни торопись, а за час более пяти-шести никак не получается.

– С тебя, что ли, начать? – спросил Данилка Голована.

Тот оторвался от кормушки, поглядел косо и ушами показал: слышу, понимаю, не одобряю.

– Горе ты мое, – привычно и уже почти беззлобно сказал ему Данилка. – Долго ты мою кровушку хлебать будешь, аспид?

Бахмат так решительно качнул башкой, что даже человеческое «да» – и то бы с такой внушительностью не прозвучало.

– И ведь не уездить тебя ничем! – продолжал речь Данилка. – Казалось бы, набегался, наскакался, дурную свою башку должен ниже колен нести! Ан нет же! Того гляди, потолок затылком прошибешь!

Раньше парень только слыхал о том, как неутомимы бахматы, теперь же сам в этом убедился. Но гордый вид Голована вдруг навел его на совершенно неожиданную мысль.

А что, коли…

Мысль эта, раз угнездившись в упрямой голове, а упрямства в Данилке и на табун бахматов хватило бы, стала раскручиваться, развиваться и к тому привела, что некоторое время спустя парень осторожно вывел оседланного Голована из конюшенных дверей. Время было вечернее. Если исхитриться сразу же проскочить в рощу, то уже никто не увидит конного, огибающего Коломенское. А потом выехать на Ордынку – и наметом до самой Москвы!

– Стой! Куда собрался?! – окликнул Богдан.

Тяжелая мокрая рука легла на Данилкино плечо.

– К зазнобе, что ли?

Данилка молчал.

– Не пропадет и без тебя твоя Федосьица, – сказал конюх. – Толковал же тебе! Не стоит зазорная девка того, чтобы ради нее коня гонять. Веди Голована обратно.

Данилка стряхнул с плеча руку и так взглянул – рот у Богдаша сам собой приоткрылся.

Тут бы и сообразить конюху, что не в зазорной девке Федосьице дело!

– Тимоша! Семейка! – позвал Желвак помощников. – Сюда, живо!..

Конюхи, как были, так и поспешили на голос. Поскольку мытье лошадей – дело мокрое, оба были без рубах и босиком, в одних влажных портах.

– С ума, что ли, съехал? – напрямик спросил Тимофей. – Не пущу дурака!

– Батогов ему захотелось, – добавил Богдан.

А Семейка что-то сообразил.

– Повод прими, – тихонько сказал он Озорному и действительно – как-то легко отнял у Данилки повод Голована, передал Тимофею и, приобняв, повел парня куда-то туда, туда…

Данилка ждал уговоров, рассуждений, может, даже ругани, хотя гнилым словом Семейка не увлекался. Конюх молчал. В конце концов парень заговорил первым.

– Надобно мне, понимаешь?

– Понимаю. Пустое это, свет.

– Да ты знаешь ли…

– Знаю. Федосьица-то никуда не денется, так и останется на Неглинке…

Он сказал это так, что Данилка явственно услышал продолжение:

– …а та, другая, что сама нынче уйдет и ватагу свою уведет… Не надо ее догонять, свет, не надо последней встречи домогаться, как пресловутого глотка воды перед смертью!..

Данилка вздохнул.

Когда они вернулись на конюшню, Тимофей уже расседлал Голована, а Богдаш хромал из шорного чуланчика, накинув на плечи армячишко и неся что-то особо ценное под полой, прижимая это ценное прямо к сердцу.

– Давай сюда, – Семейка принял у него баклажку и оловянную стопочку. Налил, протянул Данилке…

– Быть добру! – подсказал Тимофей.

Но парень выпил молча.

Рига, 2001