Кровавые девы

– Иные – разновидность вампиров, – пояснил Исидро, – и первые из них, по словам хозяина Праги, были созданы, как создают вампиров. Случилось это около пятисот лет назад, во время Великой Чумы[47], однако имела ли Чума к этому какое-то отношение, ни в одних хрониках не записано и, возможно, навсегда останется тайной. Долгое время вампиры Праги пытались их уничтожить. Некогда существа эти были людьми – и, подобно вампирам, после трансформации не нуждаются в органах размножения. Вот только, наблюдая за ними многие годы, пражские вампиры так и не выяснили, каким образом передается их состояние, а еще они не особенно похожи на людей. Хотелось бы мне…

Тут шепот Исидро на долю секунды прервался.

– Хотелось бы мне, – с легкой неуверенностью продолжал он, – поговорить об этих вещах с госпожой Лидией. Полагаю, ее соображения, не может ли, как она выражается, компонент крови, передающий от хозяина к «птенцу» вампиризм, мутировав, сотворить существо-подменыша, непохожее на прародителя, принесли бы немало пользы. По-моему, этот вопрос заинтересовал бы ее чрезвычайно.

– Возможно, даже сверх меры, – с кривой усмешкой заметил Эшер.

В глазах его спутника мелькнули искорки веселья: очевидно, Исидро тоже понимал, на какой риск может пойти Лидия в погоне за подобными знаниями.

– Не стану спорить, – ответил он, однако к веселью в глубине его сернисто-желтых зрачков прибавилась толика сожаления.

– Во всяком случае, – продолжил Эшер, – о том, что этот… так сказать, «компонент вампиризма» в крови способен к мутациям, нам известно. Сыворотка, созданная Хорисом Блейдоном, дабы творить вампиров самостоятельно, превратила его сына в чудовище. Отчего? Оттого ли, что он не до конца разобрался в процессе, преображающем человека в вампира…

– Более чем вероятно, – проворчал Исидро. – Сей процесс непонятен и нам. О да, мы знаем, как человек становится вампиром физически, – прибавил он в ответ на поднятые Эшером брови, – знаем, каким образом сохранить душу «птенца», как не допустить угасания его жизни во время преображения. Знаем, что тело вампира питает кровь людей или животных, но лишь извержение жизненной силы в момент человеческой смерти возобновляет наши способности к манипуляции умами людей. Но отчего все обстоит так, а не иначе, какой механизм позволяет, поглотив смерть человека, обратить ее в силы вампира – почему мы, не убивая, не можем охотиться и защищаться от тех, кто охотится на нас, – сие нам неведомо. Точно так же как вам неведомо, отчего люди любят, а не любя, умирают душой.

Руки вампира замерли. Сложив вместе ладони, вытянув длинные пальцы в карикатурном молитвенном жесте, Исидро приник к ним губами, желтые глаза его на миг подернулись дымкой, словно он грезит…

«О чем?» – подумалось Эшеру.

О подруге, чьей способностью любить так дорожил девяносто лет назад?

Или всего лишь о ком-то из жителей Дрездена, Праги, Берлина – чистильщике обуви, шлюхе, пьяном бродяге, – чьей жизнью на днях подкрепил силы и остроту изощренного разума?

«Все убийства, совершенные им отныне, лягут на твою совесть…»

С того дня минуло три утра и три вечерних зари канули во тьму ночи, а Эшер не приблизился к решению насчет спутника, вверявшего жизнь в его руки с каждым восходом солнца, ни на шаг по сравнению хоть с Санкт-Петербургом, хоть с Оксфордом, хоть с Лондоном четыре года тому назад.

«Нужда в живых у них возникает нередко, – говорил Карлебах. – Ты вправду сделался слугой одного из них, верно?»

Догадывался ли Исидро четыре года назад, после гибели Хориса Блейдона, что ему вновь может понадобиться слуга?

– Итак, кем бы наш чужак ни был, – нарушил молчание Эшер, – он – или, может, она – не из Праги и, очевидно, не из числа Иных… и, полагаю, не из Дрездена?

– Дрезден… скопище провинциалов, – безапелляционно ответил Исидро и вновь принялся тасовать колоду. – Среди них вряд ли имеется хоть один, способный отыскать Санкт-Петербург на карте.

К утру, когда поезд подошел к платформе главного мюнхенского вокзала, кровоподтеки, оставленные на ладони Эшера пальцами вампира, потемнели почти до черноты.

* * *

По присоединении королевства Баварского к Германскому Рейху – после загадочной гибели предпоследнего самодержца из Виттельсбахов и поспешной изоляции брата злосчастного юноши, еще более скорбного разумом, чем он сам, – его столица, Мюнхен, стала для Эшера такой же опасной во всех отношениях, как и Берлин. Вторник, двадцать пятое апреля, он провел читая газеты и расхаживая по арендованному Исидро барочному особнячку в узком дворике невдалеке от Себастьянплац, и, судя по железнодорожным билетам, найденным там наутро по возвращении, местный хозяин не сообщил Исидро ничего полезного. Дождавшись нужного часа, Эшер вызвал носильщиков и кеб, велел погрузить в экипаж многочисленные чемоданы Исидро и отбыл полуденным поездом в Нюрнберг.