Кровавые девы

Вооруженная очками, она лишь утвердилась в первоначальном впечатлении: от ассистента по-прежнему веяло неким убожеством, причем дело тут было не просто в форме лица или прическе. Казалось, в его случае природа поскупилась буквально на все – лишь бы производство обошлось как можно дешевле. На вопросы он отвечал коротко и не поведал Лидии ничего нового, а в двух случаях, когда она с видом святой наивности расспрашивала о процессах, прекрасно ею изученных, скатился до откровенной лжи.

Что мог бы извлечь Джейми из его выговора? Действительно ли он родом из Страсбурга? Место рождения любого из обитателей Оксфорда, будь то ученый, слуга или лавочник, Джейми, побеседовав с ним всего пять минут, определял с точностью до десяти миль, а, по его словам, региональные диалекты немецкого отличаются один от другого гораздо сильнее, чем в Англии, почти как разные языки. Насколько заметны эти отличия, если разговор идет по-французски? Как знать, как знать… А вот что все оборудование в лаборатории новенькое, причем в одной и той же степени, купленное не более полутора лет назад, Лидия отметила сразу, даже не обладая поразительной наблюдательностью Джейми.

Новенькое… и при этом весьма недешевое. Дар одной из состоятельных благотворительниц, с которыми познакомила доктора мадам Вырубова? Великой княгини Станы или этой страхолюдины, мадам Муремской, готовой часами вещать об уникальной роли Славянского Рода в Истории Космоса?

Или кого-либо не столь бескорыстного?

И как бы спросить об этом, чтоб о ее расспросах не узнал, не почуял за собой слежки искомый вампир?

– Уверен, дамы, вы совсем заскучали, – с натянутой, притворной улыбкой подытожил Тексель, ненавязчиво подталкивая обеих к дверям. – Вижу, бедная мадам Вырубова уже зевает…

– Вовсе нет! – любезно солгала толстушка. – Положа руку на сердце, – созналась она Лидии, – я часто думаю, что нашему драгоценному доктору Тайсу непременно нужно исследовать с научных позиций мозг отца Григория. Каков гений! Несомненно, подобный дар Господа не мог не облагородить, не изменить субстанцию его тканей самым коренным образом… Я уж со счета сбилась, сколько раз он излечивал эти уж-жаснейшие мигрени – и мои, и нашей дорогой императрицы – одним прикосновением… а порой лишь сказав пару слов по телефону…

Прежде чем переступить порог двери в клинику, Лидия сняла очки (пусть даже все эти люди – рабочие с фабрик да портовые грузчики, показываться им на глаза в виде очкастой цапли она вовсе не собиралась) и в тот же миг увидела доктора Тайса, оживленно беседующего с той самой дамой в черно-палевом соболином боа, встречавшей его на алом гоночном авто после чаепития у великой княгини Станы без малого неделю назад.

Лидия поспешила водрузить очки на нос. И эти меха – ценой не в одну сотню гиней, – и рост, и манера держаться… нет, обознаться она не могла.

«Темный свет, – как выразился Распутин. – Демоны, что носят тьму будто платье и ходят, ходят среди людей… Вот и еще одна из таких… Кто этот человек, которого вы любите? Человек, окруженный… окутанный тьмой…»

Вспомнив все это, Лидия с дрожью, прерывисто перевела дух. Кем бы ни оказалась эта дама, сегодня она надела полынно-зеленый с золотом костюм от Дусе[45], превосходно оттенявший ее медвяные волосы, не крича на весь свет: я, дескать, стою дороже этого здания… хотя костюмы от мсье Дусе действительно стоили изрядно дороже.

Как там говорил дон Симон однажды вечером, во время той долгой, жуткой поездки в Константинополь? Насчет того, что даже довольно скромный капитал за две сотни лет обрастет феноменальными процентами?

Тем временем Тайс подвел даму в соболях к одной из скамей. Со скамьи поднялся молодой человек – явно из деревенских мальчишек, подобно многим, недавно пришедший в столицу искать место на фабрике: тощий, темноволосый, застенчивый, в линялых крестьянских штанах, сапогах, стачанных на деревенский манер, и рубахе в красно-синюю полосу. Стоило ему неловко поклониться, дама в зеленом, взяв его за руки, отрицательно покачала головой и сказала что-то, заставившее юношу поспешно оглядеться вокруг, будто опасаясь, как бы их не подслушали.

– Кто это?

Вынужденная прервать очередной панегирик во славу святости и целительского дара отца Григория, мадам Вырубова перевела взгляд на незнакомку.

– О, это Петронилла Эренберг! – Судя по тону, с этой особой она встречалась в обществе по меньшей мере раз или два. – Одна из самых щедрых покровительниц нашего дорогого доктора Тайса. Вообразить себе не могу, отчего наш драгоценный отец Григорий так отозвался о ней давеча. Впрочем, он ведь визионер… а она действительно слегка… утре́[46], – добавила мадам Вырубова, морща лоб, будто сплетничающая школьница. – Насколько мне известно, в обществе она почти не бывает – возможно, из-за вдовства. Да, в свет она выезжает лишь изредка, но я-то знаю, сколько добра ее попечительство приносит бедным! Кто, как не она, оплатил и это здание, и, полагаю, ту, другую лабораторию, о которой рассказывал наш дорогой доктор Тайс?

– Так, значит, доктору Тайсу она соотечественница?