— Тот, кто посещает тебя по ночам, вовсе не твой покойный муж, — заявил он женщине. При этом не только она, но и все мы слушали его с живым интересом. — Это тень, призрак, сотворённый Тласольтеотль. — Целитель поднял руку, чтобы сразу отмести возражения насчёт того, что эта тень была плотной на ощупь и вполне осязаемой. — Эта тень есть отражение твоего мужа. Призрак похож на него и с виду, и по ощущениям, но это зеркальный образ, созданный дымящимся зеркалом, с которым, как известно, не расстаётся богиня Тласольтеотль.
Целитель вытащил собственное дымящееся зеркальце, заставив и женщину, и мужчин в испуге отпрянуть.
— Чтобы избавиться от призрака, можно сжечь её хижину, — предложил касик. — Должно быть, он прячется в тёмном углу и выходит по ночам, чтобы насладиться её телом.
Целитель поцокал языком.
— Нет, от этого не будет никакого толку — разве только сжечь хижину вместе с женщиной. Ибо призрачный демон гнездится внутри её!
Все заахали. Да уж, произвести впечатление Целитель умел. Я вполне мог представить его на сцене в ярмарочной комедии с picaros; уж он-то сумел бы повергнуть публику в трепет, возглашая, что жизнь есть сон...
— Тласольтеотль спрятала эту тень в тебе, — пояснил он вдове. — Нам нужно выманить её оттуда, чтобы она не могла вернуться и мучить тебя.
Целитель велел касику развести костёр, потом завёл женщину в хижину. Я последовал за ними внутрь, из местных жителей он не пустил никого, кроме касика.
— Ложись на кровать, — велел Целитель женщине.
Когда вдова легла на спину, он опустился на колени рядом с ней и начал напевать что-то больной на ухо, всё громче и громче.
Его рот приближался всё ближе и ближе к её уху, и вот уже губы стали задевать уши женщины. Глаза у неё были широко открыты, и бедняжка застыла в страхе, как будто ожидала, что и Целитель взгромоздится сейчас на неё, на манер призрака покойного мужа.
И тут старик медленно отодвинулся от её уха, всего на пару дюймов, но достаточно, чтобы мы с касиком увидели, как он достаёт змею из уха больной и кладёт её себе в рот.
Целитель подошёл к очагу и постоял там некоторое время, держа извивающуюся змейку перед собой и хриплым шёпотом произнося заклинание на незнакомом мне языке. Это совершенно точно был не науатль: верно, то был тайный язык чародеев, известный лишь посвящённым.
Затем старик бросил змейку в огонь, и пламя окрасилось в зелёный цвет. Пока Целитель распевал над огнём свои непонятные заклинания, я думал о том, показалось мне или нет, что перед этой самой зелёной вспышкой он незаметно кинул в огонь щепотку какого-то порошка.
Наконец, вспотевший и дрожащий от возбуждения, он повернулся к страдалице и заявил:
— Женщина, я покончил с демоном, насиловавшим тебя каждую ночь, сжёг его в огне. Он уже не сможет вернуться, Тласольтеотль больше не имеет власти над твоей жизнью. Сегодня ночью ты будешь спать хорошо и спокойно, и никогда больше тебе не придётся опасаться призрака.
Получив плату, горсть какао-бобов, Целитель повёл нас обратно к дому касика, где все снова закурили трубки и пустили по кругу кувшин с пульке.
Старики всё ещё продолжали обсуждать чересчур женолюбивое привидение, когда в деревню въехали всадники. Заслышав конский топот, я чуть было не пустился бежать, но взгляд Целителя приковал меня к месту. Он, конечно, был прав — лошадь мне всё равно не перегнать.
Всадников оказалось трое. Испанец, ехавший на коне и одетый приблизительно так же, как давешний, гнавшийся за мной надсмотрщик, и двое на мулах: индеец и негр. Одеты и тот и другой были лучше, чем обычные пеоны или рабы, — как я понял, они занимали более высокое положение, чем простые vaquero.
Сомнений в том, что эта троица охотится за мной, не было. Вместо того чтобы просто проехать через деревню, они внимательно осматривали всё вокруг.
Когда всадники остановились рядом с нами, касик встал, чтобы поприветствовать их. Индеец на муле ответил на его приветствие и обратился к нам всем на науатль:
— Видел кто-нибудь из вас мальчика-метиса лет четырнадцати-пятнадцати? Он должен был проходить здесь вчера или позавчера.
Я буквально заставил себя слегка поднять голову и посмотреть на индейца и мула. Шляпа у меня была надвинута на лоб из-за яркого солнца, и я заслонил глаза рукой в надежде скрыть часть лица. Если что и осталось на виду, то мой распухший нос, никак не выдававший во мне полукровку.
Охваченный страхом, я ждал, как старики вспоминали и перечисляли всех, кто проходил через их деревню за последние два дня. Наконец касик сказал:
— Нет, ни один метис этим путём не проходил.
Старейшины дружно подтвердили его слова.
— За его голову объявлена награда, — заявил индеец с гасиенды. — Если поймаете его, получите десять песо.
Я не мог в душе не возмутиться. Это ж надо, а? Награда за мою голову составляла не десять, а целых сто песо! Эти охотники за людьми были ещё и наглыми мошенниками, готовыми обдурить невежественных индейцев и присвоить большую часть вознаграждения.
В тот вечер, когда мы лежали на одеялах, я сказал старику: