Нет, так ругаться Серый, конечно, не умел. То ли опыта не хватало, то ли наука передавалась не во всяком роду. Но лешего впечатлить удалось.
Сморщенный старичок, явивший себя оборотням, ошалело пялился на мужчин, с каждым словом всё более склоняя маленькую голову:
— Чего ругаетесь, нелюди? — возмущённо засопел он, стоило Серому замолчать.
— А ты чего добрых людей по лесу плутать заставляешь? — расхрабрился Данко.
Дедок подбоченился, залихватски закинул длиннющую бороду за плечо:
— Это вы, что ли, добрые? Зашли — ни тебе здрасьте, ни хлеба положить. Деревья ломают, грибы сшибают… Ходють, как у себя дома! Энтот вот, — указал на Серого, — ещё и наизнанку разоделся, как дурачок деревенский. Никакого уважения!
— Какое к тебе уважение, — захрустел кулаками младший волк, — когда ты меня намедни сожрать пытался?
— А-а-а, — захихикал дедок, — помню-помню. Тебя ещё баба вызволила!
— И ничего и не вызволила, — опустил голову хвастун, — я, может, и сам мог бы. Просто пугать её не захотел. Кровища бы, крики… Всё такое…
— Да кричал ты и без того знатно, — хмыкнул лесовичок.
Данко совсем стушевался, заковырял носком сапога землю:
— Это я спутников упреждал. Чтоб не попали под горячую руку…
— Дедушко, — не выдержал Серый, — ты почто народ запугиваешь?
— Запугиваешь, — подтвердил Данко.
— На странников нападаешь?
— Сожрать пытаешься! — вставил неугомонный болтун.
— Мирно жить не желаешь?
Лесовичок топнул крохотной сухой ножкой, и лес отозвался недовольным гулом: зароптали, заскрипели деревья, обиженно заголосили птицы, завозились в норах звери.
— Я мирно не желаю? Ты у приятеля свого спроси, как они меня выживают из отчего дома! Испокон веков тут живу, а гляди-тка, явились ниоткуда и требуют, чтоб их хозяевами леса считали. Ты спроси, спроси!
Серый повернулся к Данко. Тот попытался так же грозно, как старик, топнуть ногой. Но лес не согласился с ним, тучи не сгустились, а ветви не зашелестели — не признали правым:
— Время стариков давно прошло. Пора новый уклад задавать, а не цепляться за былое. Кто сильнее
— за тем и правда.
— Ну вот, — леший развёл руками, глядя на Серого как на единственного нормального, с кем ему доводилось говорить за последние годы. — Точно как волчица ихняя говорит. Слово в слово. Никто ж с добром не приходил! Все только требуют! И баба эта ваша вчерашняя заявилась, раскомандовалась: слушай её, мол. А мне-то что? С голоду без веры людской помирать прикажете?
— Почему ж с голоду? Можно и ускорить, — зловеще прошептал Данко, доставая из-за пояса нож.
Серый и сообразить не успел, кто прав, а кто виноват. Коротко пнул приятеля в колено, сбил с ног, легко заломил руку и отобрал оружие.
— О том и речь, — скучающе подвёл итог дедок и исчез, истаяв в лужицу.
— Ты что это?! — старший уткнул младшего носом в пахучую хвою.
Данко чуть не плакал:
— Что-что? Что сказано! Пусти!
Ещё один воспитательный нырок в подгнивающую падь и волк стал куда сговорчивее:
— Агния велела с лешим разобраться! Ну я и… Мне что сказали…
Серый бессильно ткнул щенка носом в землю ещё раз, уселся сверху, придерживая рыпающегося драчуна — чтоб неповадно. Крепко задумался:
— Либо ты дурак, либо я чего-то не понимаю. Значит так, с Агнией я поговорю сам.
— Станет она тебя слушать, — хмыкнул Данко, — я ей, почитай, заместо сына. В любимцах хожу…
— Слышь ты, любимец, — замахнулся дать оплеуху, но передумал, легко щёлкнул по затылку, — как- нибудь договоримся. Мне бы только к ней прорваться, чтоб без посторонних ушей.
—
—