Красавица и чудовища

Организовал ее, без всякого сомнения, Белласта. Я не знаю, как им удалось узнать путь нашего следования, который до последнего держался в секрете, но если среди нас завелась крыса, нужно ее вычислить, как можно скорее.

Ворон приезжает в точку сбора куда позже уговоренного срока, уже глубокой ночью. Они вынуждены были изменить маршрут и добирались дольше запланированного времени.

Он цел. Хотя в его отряде не достает теперь нескольких человек.

Войдя в дом, Ворон сразу направляется к бутылкам с алкоголем. И пьет водку, прямо так. С горла. Делает несколько глубоких глотков, после сбрасывает с плеч кожанку. И я вижу, что какая-то пуля все-таки оцарапала его плечо.

Этот дом меньше, уютнее, но он все такой же чужой. И ничего не значит для нас, как и десятки других до него. Мы оба привыкли к тому, что нельзя привязываться к вещам, людям, домам, но так и не нашли в себе силы избавиться от Кейт.

Или я не нашел. Не знаю.

Ворон замкнулся в себе и, кажется, только рад выбросу адреналина в сегодняшней погоне. Он не умеет выпускать пар и привык держать эмоции под контролем. Секс был тем немногим, что помогало ему сбрасывать напряжение.

Ворон падает в глубокое викторианское кресло напротив зажженного камина, стягивает с себя футболку и обрабатывает рану на плече прихваченной из бара водкой. Потом делает еще один глоток прямо с горла.

Я смотрю на огонь и жду. Но Ворон чертов кремень и там, где я бы взорвался и разнес половину дома, его чувства выдаст только кривая усмешка на лице.

Но уже через пять минут его стойкость дает трещину.

Ворон бросает беглый взгляд на спящую на диване Кейт.

— Почему она до сих пор спит?

Может, это водка сделала его более разговорчивой, может быть, она сняла хоть один из тех замков, за которыми Ворон прячет свои эмоции.

Ее голова так и лежит у меня на коленях. Я вынес ее из машины на руках сам, не позволил это сделать Церберу. Мне проще. У меня нет сто тысяч предубеждений и двести кодовых замков, за которым бьется сердце.

— Она ничего не ела. Ее вырубило сильнее, чем я рассчитывал.

Не говоря ни слова, Ворон снова пьет.

Наверное, у него были в роду русские. В моменты отчаяния его единственный выход — это именно водка.

Ворон никогда не пьянеет так, как я. Это меня он вытаскивал на себе со всех вечеринок. Это он сказал, что я сопьюсь быстрее, чем смогу хоть что-то изменить на этих улицах, если не перестану нажираться каждые сутки. Он стал моей единственной семьей, которая у меня была.

Он всегда говорил, что нам нельзя ни к кому привыкать. И приближать к себе. Но почему-то мы оба забыли, что у нас есть мы сами.

Мы уже нарушили это правило.

А где двое, там легко может стать трое?…

Ворон останавливает свой взгляд на Кейт, и на его лице играют желваки. Если он продолжит держаться от нее подальше, это кончится очень плохо.

— Я хочу разобраться, кто стоит за этой засадой, в которую мы попали сегодня.

Ну вот.

Первым лезть на рожон. Уже началось.

— Мы с тобой слишком расслабились!

На самом деле, нет. Но Ворон никогда не признается в том, что даже у таких, как мы, могут быть слабости.

Я продолжаю молча перебирать ее темные волосы, которые отливают красным в свете настоящего огня в камине.

— Какого черта ты теперь всегда молчишь, Медведь?!

Кажется, теперь мы поменялись местами. Ворон орет, я молчу. А причина спит на диване, сложив ладони под щекой, и знать не знает, что сделала с нами.

Ворон вскакивает на ноги, подхватывает бутылку и швыряет ее в портал камина. Пламя моментально взмывает к каминной полке, лижет нечищеный от копоти пыльный мрамор. Мне плевать.

Ворон может спалить этот дом хоть к чертям собственными же руками. Никому из нас все равно до него нет никакого дела. Просто декорации. Найдем еще одно такое же пустое убежище.

— Помнишь, Бекхэма*? — говорю я. — С которым мы как-то застряли в Египте с той партией пушек для Ближнего Востока.

Ворон кивает, еще не понимая, куда я клоню.

— Он потом в такое беспросветное дерьмо ввязался, ты не представляешь, — продолжаю я, проводя по шелковым волосам Кейт. — А потом он встретил женщину и захотел все исправить. Я встречался с ними в Тунисе до того, как он шагнул в Преисподнюю.

— И что потом?

— У него все получилось. Сейчас Бекхэм строгает детишек в Британии и помогает малолетним преступникам в тюрьмах.

Ворон падает обратно в кресло, а после сгибается, запуская пальцы в волосы.

— Она соврала, — глухо произносит он. — Соврала, а мы до сих пор не можем понять, в чем именно. Как два придурка, мы верим ей на слово, а она вертит нами, как хочет.

— Знаю. Но я все еще верю ей.

— Но твой итальяшка узнал ее, Медведь! Сразу же, как только она вошла в комнату! Откуда, мать твою, он мог знать ее, если она не работала в борделе? Как он мог узнать ее, если она говорит, что ни с кем не трахалась?

— Я уже отправил парня проследить за макаронником, Ворон. Разберемся.

— А если бы в засаду попала машина вместе с ней? — Ворон кивает на спящую Кейт. — Напомнить тебе, как именно арабы убили Саиду, с которой мы спали? Только за то, что она раздвинула ноги перед нами, Медведь, а не перед мужчинами своей крови. Только за это.