Крах диссидентки

— Не-е… — застеснялась Тома, с интересом поглядывая на Алешу.

— А ты, Тома, знаешь, кто это? — спросила Лина дочку, тоже присев возле нее. Девочка молчала. — Это тот дядя, который отвозил тебя в больницу.

Услышав про страшную больницу, Тома испуганно взглянула на Арсения и, отступив, прижалась к матери, словно ища защиту. Лина ласково привлекла ее, поцеловала черную головку, успокоила девочку:

— Глупенькая! Не бойся, он тебя больше туда не повезет! Ну иди познакомься с мальчиком. Скажи, как тебя зовут?

— Тома, — поглядывая на Алешу черными глазками, тихо проговорила девочка.

— Идите поиграйте. Алеша, ты не боишься ее? — улыбаясь спросила Лина.

— Нет, — ответил Алеша и вопросительно посмотрел на отца: что мне с такой маленькой делать?

— Давайте я вас немного покатаю, — предложил Арсений. — А ну в лодку!

Алеша мигом, как опытный пловец, вскочил в лодку, а Тома, поглядывая то на мать, то на Арсения, не трогалась с места. Лина взяла ее на руки, посадила в лодку. Малышка вцепилась ручонками в борт, затаила дыхание и от страха, и от счастья. Арсений потянул лодку за цепь вдоль берега, потом вернул на старое место, сказал:

— А теперь играйте!

Дети вначале топтались в лодке, а потом вошли в воду и начали брызгаться, заливаясь веселым смехом. Бегали по желтому, утрамбованному волнами песочку, что-то лепили из него. Арсений, слушая рассказ Лины о том, как она намучилась в больнице, сколько там горя насмотрелась, бросал взгляд на малышей, когда они очень уж сильно кричали, думал: «Вита хотела дочку. У меня могла бы быть такая семья».

— Живешь вот так, не болеешь, — говорила Лина, — и не знаешь, сколько на свете горя, болезней и смертей. За неделю, что я провела в больнице, двое умерло. Женщина после тяжелой операции и парень, разбившийся на мотоцикле. Не знаю, как врачи и сестры это выдерживают. У меня бы сердце разорвалось.

— Да, пока сам счастлив, так и не замечаешь, сколько в мире горя, — согласился Арсений. Посмотрел на Лину, на детей, игравших точно братишка с сестренкой, печально вздохнул: — Хорошо тут, но надо ехать.

— Когда ты уезжаешь? — помрачнела Лина — казалось, на ее лицо упала тень от тучи.

— Завтра собираюсь, послезавтра — двинусь.

— Так ты не зайдешь к нам, — совсем опечалилась Лина. — А отец уже несколько раз вспоминал. Говорит, не обиделся ли, что я его ночью в больницу погнал?

— На Степана Дмитрича я и правда обиделся, — усмехнулся Арсений. — Но не за то, что ночью меня поднял, а за то, что он, пообещав, что мы с ним поедем вас забирать из больницы, обратился к кому-то другому.

— Это я, Арсений, виновата, — возразила Лина. — Он хотел с тобой приехать, а мне стыдно было и за ту ночь… Кто я тебе? — добавила она неожиданно.

— Как кто? — засмеялся Арсений. — Родня!

— Верно, родня, — задумчиво промолвила Лина. — Да очень дальняя… А как дети хорошо играют вместе! Удивительно, как они быстро поладили. Моя цыганочка вообще-то диковатая. Не с каждым мальчиком так сразу станет бегать. Ей еще и нельзя так носиться, да пусть порадуется, а то в больнице, бедная, натерпелась.

Разговаривая с Арсением, Лина продолжала стирать белье в тазике. А выполоскав, относила на бурьян и расстилала там сохнуть. Арсений следил за ее ловкой работой и чувствовал, как от этой молодой женщины веет домашним теплом, покоем, уютом, о котором он мечтал и которого уже никогда у него, видимо, не будет. Наконец Лина сложила все в тазик, собралась идти домой.

— Подожди, я привяжу лодку и помогу тебе донести таз.

— Ой нет! — испугалась Лина. Но, заметив, как она огорчила Арсения отказом, пояснила: — Ты уедешь, а про меня, увидев нас вместе, бабы начнут болтать языками. Я еще и из-за этого, сознаюсь, не хотела, чтобы ты приезжал в больницу. А к нам приходи, отец и мать будут рады.

— Хорошо, зайду попрощаться, — пообещал Арсений.

— У тебя какое-то горе? — не столько спросила, сколько отметила она.

— Почему ты так думаешь?

— Твои глаза никогда не смеются. Такие глаза были у моего мужа, когда он был тяжело болен. С тех пор я сразу замечаю такой взгляд. Прости, может, я глупости говорю.

— Вижу, ты не случайно черная как цыганка, — пристально глядя в ее глубокие карие глаза, налитые какой-то светлой печалью, сказал Арсений. — Умеешь ворожить!

— Ты когда зайдешь — сегодня или завтра? Чтоб мы дома были.

— Сегодня, — пообещал Арсений. — И приготовь карты, погадаешь мне!

Лина взяла тазик, легко подняла его на плечо и, не горбясь, по-девичьи стройно пошла, увязая в песке и держа малышку за руку. Тома оборачивалась, махала Алеше ручкой, звала:

— Алеса! Плиходи! Плиходи к нам!

6