Крах диссидентки

Место для вечного покоя было выбрано на высоком берегу Псла. Никто на этом месте не селился, оно тянулось узкой полосой между двумя глубокими оврагами, по которым весной, когда на полях таяли снега, ревела, пенилась желтая от глины вода, спешила к реке, что уже, и без нее напившись степных вод, выходила из берегов, морем разливалась по лугам.

Кладбище — это страница истории села, которую когда-нибудь — через тысячи лет, — возможно, прочтут археологи, ибо старые могилы уже забыты, холмики их осели: ведь и гробы, словно зернышки, попавшие в жернова, перетерло, перемололо время. На тех провалившихся могилах пасли коров и коз, которые ухитрялись обгрызать, став на задние ноги и задрав свои чертячьи бороды, даже колючие кусты глода. Среди тех, отданных колючему глоду и ненасытным козам древних погребений, кое-где стояли полуистлевшие дубовые кресты — могилы предков — долгожителей села. Бабке Папчихе, что живет по соседству с Михаилом, уже сто шесть лет, так она каждое воскресенье, одевшись во все черное, с двумя посохами в руках, с узелком — гостинец покойникам, — идет, как сама говорит, в гости к своим родным. Арсений маленьким, когда бабка еще не была согнута в три погибели и ходила без посохов на кладбище, видел, как она садилась возле ветхого от дождей и снегов, от морозов, солнца и ветра большого, страшного — как тогда ему казалось — дубового креста, возле которого был уже не холмик, а ямка. Там, говорила Арсению мать, похоронен Папчихин дед, проживший сто семнадцать лет.

А с этой стороны, где теперь хоронили людей, кладбище было огорожено, на могилах стояли не только кресты, а и скромные памятники с фотографиями на фарфоре, металлические крашеные ограды. На каждом холмике миска и рюмка: если покойник вздумает появиться на этом свете, чтоб было из чего выпить и закусить. В стороне, над крутобоким оврагом, стоял железобетонный обелиск — перепилили столб высоковольтной линии, поставили верхнюю половину, выкрасив в черный цвет, обложили гранитными плитами, на которых выбиты имена погибших в Великой Отечественной войне. Фамилии отца Арсения, прошедшего всю войну от первого до последнего дня и закончившего ее недалеко от Берлина, тут не было. Но ее можно было бы выбить на камне — он умер не от старости, а от фронтовых ран. Арсений до сих пор хранит спичечный коробок, в который отец складывал мелкие, колючие, как репей, осколки, которые, не выдержав страшной боли нанесенных ими ран, хотя и железные, — вылезали из этих ран.

Участникам революции, гражданской войны, тем, кто устанавливал советскую власть, кто защищал ее, памятников не осталось. Может, люди не знали, чьи имена на них написать: одни погибли на фронте, другие — в партизанских отрядах, третьи убиты в селе, четвертые воевали у белых или в бандах. Но ведь у всех были матери, отцы, родственники. И на кладбище все словно бы уже равны, прощены за грехи самой своей смертью.

По могилам можно было проследить и за тем, как рос достаток сельчан. Сразу после войны они ставили на могилах вытесанные топором небольшие крестики. Позже — более высокие кресты и обелиски со звездами, а уж потом и памятники из нержавеющего металла, из камня. Видя эти изменения, Арсений думал о тех изменениях, которые происходили в душах людей. Выбравшись из послевоенной разрухи — все село было сожжено фашистами! — и обжившись, люди начали думать не только о том, как прожить, детей вырастить, но и о том, как воздать должное родителям, дедам. Прадедов, как водится, никто уже не знал; за ними для сельчан начиналась тайна того поколения, которое протянулось из вечности до их колыбели. Да разве только родителей почтить, воздать им должное? Нет, и себе тоже, ибо внимание к умершим, к тому непостижимому — говорят, несуществующему! — миру, куда они переселились, так же свойственно только человеку, как и его способность мыслить, смеяться.

На сельских кладбищах не оставляют места для родных. Умер, похоронили там, где было место. Настанет время прощаться с жизнью, скажем, жене, ей место найдется. Нечего, мол, приходить, смотреть и думать: «А вот тут и я буду лежать!» На том свете — то есть на этом кладбище! — еще не так много людей, найдут друг друга, если захотят.

На могиле отца, как на могиле солдата, Арсений поставил обелиск со звездой (изготовленный в Киеве), а на могиле матери железный крест. На обеих могилах, как это уже тогда делали в селе, были поставлены железные ограды.

— Вот тут, Алеша, похоронена твоя бабуся Мария, — сказал Арсений сыну, печально опустив голову и в мыслях увидев себя таким, как Алеша, когда он, бывало, держась за руку матери — страшно было! — приходил сюда на чьи-то похороны.