Кракен

Поля усеялись трупами душ. Ушебти сотнями гибли пред богами, но и сами убивали богов. Грубые лица товарищей, которые никто не заботился вырезать с точностью, корчили новые выражения на данных им нечетких изображениях и с топорами, плугами и гребаными корзинами, нести которые им было уготовано, роем захлестывали шакалоголовые гороподобные тела, что завывали и пожирали их, что дрогнули под нашим натиском, что падали под нашим идиотским оружием и умирали.

Вати и его товарищи победили. Можно не сомневаться, что это означало перемены.

Последующие поколения высокородных египетских мертвецов наверняка ждал шок. Очнуться в странной затуманенной преисподней при таком скандальном бесчинстве. Ритуалы посмертной иерархии, которым набожно подвергали их тела, оказывались устаревшими – низвергнутым фарсом. Их и созданную для них артель работников-статуй-душ встречали непочтительные представители новой страны ушебти. Фигурки на месте вербовались в полис страны теней. Покойникам же говорили: «Кто не работает – тот не ест».

Уходят века и социальные системы, и переселение в эту загробную страну замедляется и прекращается, и – один за другим, безропотно – ушебти и те человеческие души, что нашли покой в неотесанной демократии среди сумеречных полей ушебти-фермеров, поблекли, ушли, вышли, изошли, скончались и кончились; отбыли и разбыли. Не о чем печалиться. Такова история, вот и все.

Вати это не устраивало.

«Вот я. Я не буду этого делать».

В конце концов он тоже ушел, но не в какие-нибудь свет или тьму или за их пределы, а поперек – через границы между мирами вер.

Эпичный путь, это таинственное странствие через чужеземные загробные жизни. Всегда к источнику реки или началу дороги. Плыл вверх по Муримурии, поднимался по пещерам Нараки и тени Йоми, пересекал реки Туони и Стикс – с противоположного берега, к ужасу паромщиков: через калейдоскопический трепет стран, минуя психопомпов всех традиций, которым приходилось остановить своих подопечных мертвецов и прошептать Вати: «Тебе в другую сторону».

Северяне в медвежьих шкурах, женщины в сари и кимоно, похоронных нарядах, наемники в бронзовой броне с убившими их топорами, что качались в лжеплоти окровавленными и вежливо игнорируемыми, словно гигантские папилломы, – все поражались восхождению воинственной нечеловеческой тени-статуи, поражались этому обратному путнику, о котором ни хрена не было сказано во всех кипах ахинеи их конкретного пантеона о том, что ждет умерших; все откровенно глазели на пришельца и ушельца, на этого заплутавшего бойца мифоклассовой войны, или поглядывали из-под бровей и представлялись – вежливо или нет, в зависимости от культурных норм, которые, как им еще предстояло узнать, существуют только для живых.

Бунтарь Вати не отвечал. Продолжал путь вверх по нижним землям. Это путь долгий, какую смерть ни возьми. Иногда ретроэсхатонавт Вати смотрел на подошедших и, услышав имя или увидев запомнившийся лик, говорил, к удивлению новоумерших: «О, много миль назад я встречал твоего отца (или кого угодно)», – и вот уже поколения мертвецов рассказывали сказки о неправильном страннике, бредущем по одинаковому раю, и спорили о том, что это за прорицатель или кто он такой, и считали большой удачей встретиться с ним в своем последнем пути. Вати стал преданием, переходившим от давних покойников к недавним. Пока – пока! – он не вышел через двери Аннуна, или жемчужные врата, или перевал Миктлана (он не обратил внимания) – сюда. Где есть воздух, где живут живые.

Здесь, где ему предстояло больше чем путешествие, Вати огляделся и увидел знакомые отношения.

В соматической ностальгии по своему первому воплощению он входил в тела статуй. Он видел, как отдаются и принимаются приказы, и в нем снова разгорелось пламя. Столько нужно сделать, столько нужно исправить. Вати искал тех, кем раньше был сам. Сконструированных, зачарованных, призванных магией делать то, что велят люди. Он стал их организатором.

Начал он с самых вопиющих случаев: заколдованные рабы; метлы, принужденные носить ведра с водой; глиняные люди, созданные, чтобы сражаться и умирать; маленькие фигурки, сделанные из крови и лишенные выбора в поступках. Вати разжигал восстания. Убеждал рожденных фишками помощников и слуг поднять голову, затвердить себе, что их суть определяют не создатели, талисманы или магические каракули под языками, требовать возмещения, платы, свободы.