Кракен

Нацисты работали одни и без присмотра. Ресурс аутсорсинга – в преступном мире подрядчики были не менее популярны, чем в руинах фордизма. Тату только неопределенно попросил продолжать то, что они делали, и извлечь из Дейна хоть что-нибудь, любой намек, где Билли и кракен.

Внутри все украшалось сувенирами из рейха, со своим сертификатом подлинности – заплеванные и забрызганные настоящими кровью, мозгами, спермой гауляйтеров. Свечи в нишах с иконами всякого мракобесия, закопченные плакаты нацистских групп и фотографии из концлагерей. Все, как и можно ожидать.

Хаос-нацисты выстроились – разношерстные фашистские франты, сплошь блеск, спандекс, кожа да орлы. Они вперились в Дейна. Он был привязан рядом со стойкой с окровавленными инструментами. Его еще раз колесовали, чтобы вложить в него новую злокачественную жизнь, так что к нему вернулись глаза и зубы – хотя зубы не все, – и он мог дышать через нос – хотя и сломанный. Вернули его всего пару часов назад и еще не успели приступить по-настоящему. Он смотрел на них, попеременно плевался и бушевал, и обмякал, и пытался уйти в себя.

– Смотрите, – сказал один. – Губы двигаются. Опять молится своему слизню.

– Тупая жидоулиточная мразь, – сказал другой.

– Гав, – сказал нацист-пес.

– Где Билли, мразь?

– Где спрут?

– Твой дохлый спрут тебя не спасет.

Все рассмеялись. Они стояли в комнате без окон. Они медлили.

– Тупой жидяра, – сказал один. Все снова посмеялись.

Есть не так уж много способов испытать боль. Способов ее причинять – почти безграничное количество, но сама боль, изначально разнообразная во всех своих ярких нюансах, неизбежно становится просто болью. Не то чтобы Дейн был безразличен к идее о добавке: он содрогался, когда его дразнили. Но его самого удивило, что они дважды довели его своими ножевыми вмешательствами до момента смерти, а он так и не рассказал, ни где кракен, ни у кого он, ни где Билли. Последнее он не знал и сам, но все-таки мог бы выдать зацепки, и не выдал, и они растерялись.

И все же Дейн едва не плакал. Продолжал молиться.

– Прекращай ныть, – сказал один нацист. – Ты один. Никто не знает, где ты. Никто не поможет. Никто тебя не спасет.

Неужели море поджидало именно этого момента? Неужели оно явилось театрально, задержавшись в трубах – кишащих в стенах, как в любом доме, – выслушивая именно такое заявление, чтобы его опровергнуть? Не суть: звезды сошлись, все было готово для идеального появления, и чуть ли не реально в ответ трубопровод лопнул от соленой воды и здание стало истекать морем.

Соленая вода порывала стены. Выгнула пол. Любовно позолоченные безделушки Второй мировой уносило в новые дыры.

Нацисты рассеялись, бежали, не зная, куда бежать. Дейн кричал без слов. Гнев, восторг, надежда и злоба. Вода хлебала нацистов; по-морскому морозная и по-лондонски мутная, она всасывала и тащила их в стремнинах и омутах, импортированными из самого открытого океана. Кто-то добирался до лестницы, но не один пал под принесенными волнами и там брутально удерживался – и, как ни поразительно, начинал тонуть в сантиметрах от города.

Вода дошла Дейну до подбородка. Он спросил себя, убьет ли она и его. Он против, осознал он; очень даже. «Кракен, позволь мне дышать».

На лестнице поднимающихся нацистов ждали. Их срезал фазер Билли. Никакого оглушения. Он спускался, стреляя на ходу. Опалил раскаленным лучом мех псоглавого гитлеропоклонника. Врываясь в пыточную, Билли рычал, как чертов зверь, и без конца стрелял, пока море ревело, колотило нацистской мишурой о стены и топило, как на дне мира.

– Дейн, – сказал он. – Дейн, Дейн, Дейн, – присел в бурунах. Дейн хрипел и улыбался. Билли взялся за его узы пилой. – Ты в порядке, – сказал Билли. – Ты живой. Мы успели вовремя. Пока они ничего не сделали.

И на это Дейн даже рассмеялся, вырываясь со своей кривой дыбы в форме звезды.

– Нет, приятель, – прошептал он. – Вы опоздали. Два раза. Но это ничего, а? – Он снова рассмеялся, и ему самому не понравился смех. – Но это ничего. Рад тебя видеть, друг. – Он оперся на Билли, как человек с более тяжелыми увечьями, чем казалось, и Билли смешался.

– Они перекрыли выход, – сказал Билли. Нацисты из других комнат скопились наверху лестницы и стреляли из оружия Третьего рейха. – На, – сказал Билли и отдал Дейну его пистолет. Тот немного распрямился. – Ты со мной, Дейн? – спросил Билли. Тот что-то сделал с оружием, прицелился и выстрелил. Их там было многовато.

– С тобой, – ответил он. Взглянул на оружие. Голос из надтреснутого склеивался к чему-то вроде нормального. – Работает.

– Так нам не выйти, – сказал Билли.

Словно в ответ – явно в ответ – море покачнулось и очень быстро удалилось – так быстро, что прихватило с собой здоровенный кусок пола. Посреди комнаты осталась дыра – липкое скользкое отверстие размером с еще одну комнату, зазубренное из-за кусков труб и обломков кладки. Море свирепо вылилось и прорвало за собой выход, вытекая из ямы в какой-то полузаброшенный конец канализации или старого речного русла, выходящего в лабиринт.