Кракен

– Одно из имен в свите Гризамента из времен, когда тот, кхе-кхе, умер. Умер, согласно онкологам. Коул – пиромант. Поговаривают, работает с джиннами. Согласно некоторым слухам, довольно тесно. Один из тех, кого мы замечали за разговорами с Гризаментом в его последние дни без особых на то причин. Оказывается, Коул был среди тех, кого ты пытался допросить после похорон, но он всегда исправно отказывался видеться с полицией.

– Ах да, кажется, помню. Если честно, я всегда предполагал, что он участвовал только потому, что Гриз хотел драматичные проводы. Большой костер до небес. К чему ты клонишь?

– Есть драма и есть драма.

– Тогда что он делал для Гриза?

– Он говорит, пироэксперименты: огонь памяти, тому подобное.

– Говорит?

– Я присматривался к сообщникам Гризамента, так что поспрашивал людей о Коуле. Как я сказал, у меня есть новости. Многого, если честно, я не ожидал. Ожидал каких-нибудь перестраховок, что-нибудь в духе «Гризамент был настоящим джентльменом, можно было не запирать двери, одно удовольствие с ним работать», всякое рады-поговорить-а-теперь-отвали. Но услышал я нечто более удивительное. У него есть дочь. У Коула.

– А миссис Коул существует?

– Покойница вот уже много лет. Интересно, что я слышал? У него пропала дочь.

Бэрон уставился на него. Наконец начал кивать.

– Вот как? – медленно сказал он.

– Так говорят.

– Что это значит?

– Сперва Адлер, затем Коул. Кто-то идет по известным сообщникам Гризамента. Старается… всячески доставить им неудобства.

– Например, запихнуть в бутылку.

– И утащить детишек.

– Зачем?

– Если бы я знал, Бэрон. Но налицо схема.

– Немного за пределами твоей компетенции, верно? Что тут божественного? – Варди закрыл глаза и пожал плечами. – Итак… Как, по-твоему, нам стоит разыграть эту карту? Переговорить с ним, это понятно, но…

– Ну, очевидно, ты у нас главный, но я бы предложил себя в качестве координатора.

– Я думал, он не разговаривает с полицией.

– Тогда определенно не разговаривал, но я и не полицейский, верно же? Я ученый, как и он.

– А разве есть масонство крепче, да? – Бэрон кивнул. – Ладно. Но, ради бога, осведомляй обо всем. Мы посмотрим, что сможем сделать, чтобы отследить юную мисс Коул. Но слушай, я же не со стенкой говорю. Заткнись и обращай внимание, чем заняты твои коллеги. Вот как эта коллега прямо сейчас, – Бэрон показал в окно.

Куда только не заходит канализация. Жирные волокна следуют за людьми подо всем, неустанно всасывая дождь из дерьма и мусора. Мягкий уклон приводит все эти трубы к морю, и по этим-то трубам, презрев гравитацию и поток отходов, море пустило собственные волокна, собственные сенсорные каналы соленой воды, щекочущей подбрюшье города, прислушивающейся, лижущей кирпичные стены. Полтора дня под Лондоном было тайное море, фрактальное во множестве туннелей.

Трубы переполнил рассол, следивший за обитателями зданий, наблюдающий, слушающий, ищущий. Можно скрыться от внимания лондонмантов – с пособничеством коварного боро, с достаточно сильными штрейкбрехерскими заклятьями; но ничто не могло укрыться от пытливого моря.

Билли ждал – один, не считая повторяющихся нервных явлений Вати, который приходил, уходил, в куклу и обратно – на фронт забастовок.

– Море попросило – я сделал, – сказал Селлар в какой-то мрачный момент ночи и ушел, быстро махнув рукой, не оглядываясь, вернулся к собственным мечтам о сыром апокалипсисе. «Будет огонь, не вода, – подумал Билли. – Тебе вряд ли понравится».

Зазвонил мобильник Билли, он тут же ответил. Ничего не говорил, только слушал. Краткая пауза, затем голос произнес: «Билли?» Он понял, что это не Джейсон. Сбросил звонок и выругался. Пролетарского хамелеона взяли. Все пошло под откос.

Он стоял в палисаднике посольства моря. Было темно, была темной его одежда, не бликовали очки, так что он знал, что останется невидимым, – и зашвырнул телефон как можно сильней – а теперь он был достаточно силен – во тьму над крышами. Не услышал, как тот упал. Наконец, сидя на пороге дома, услышал плеск воды в трубах под ногами. Из почтового ящика протиснулась очередная бутылка.

Море сказало, где хаос-нацисты. Сказало, что на этом помощь кончится. Что оно не будет вмешиваться. Не может занимать сторону. Приближалось утро. Билли наклонился вперед, стоя на коленях, и уперся лбом в дверь.

– А теперь слушай, – сказал он. – Пока послушай. Вати, ты туда попасть не можешь, да? – спросил Билли.

– В этом доме нет фигур.

– Слушай, море, – сказал Билли. – Слушай сюда, море. – Он устало улыбнулся. – Вот из-за этого мы и оказались там, где оказались: из-за тех, кто хочет оставаться нейтральным. – Он почувствовал какое-то узнавание. Почувствовал, как будто все это вспоминалось. Как будто он сам был в море всего несколько дней или ночей назад – да, именно ночью, в ночи, когда ему снились чернильные сны. Он положил на дверь руку. Он знал это место.

– Из-за кого ты хочешь сохранить нейтральность? Ты не хочешь участвовать в войне. Но это же не Лондон против тебя – мы сражаемся не с Лондоном. А из-за кого? Хаос-нацистов? Не верю. Тату? Это тебя, что ли, пугает главарь бандитов?