Ковчег Лит. Том 2

Я киваю, откладывая книжку. Мне уже щекотно. Он наконец отвлекается от пальцев и щупает забинтованную ногу.

— Ойк! Больно-больно…

— Вот сейчас у вас все нормально, но можно только ходить или лежать.

— Да, но вот я кормила бабушку. А когда кормишь — стоишь.

— Это не ваше дело, у нее родственники есть.

Меня привезли в больницу. Мне шесть лет. Нужно оперировать грыжу. Я все время плачу. Места в девчачьей палате не оказалось, и я лежу среди мальчишек. В палате человек четырнадцать. Никто не обращает на меня внимания. Температура тридцать семь и семь. Я хочу домой. Я не ем. Какой-то мальчик пытается со мной возиться — вытирает нос, слезы и заставляет есть. Он меня кормит с ложки. Ворчит, что я дура-плакса, что в больнице плакать нельзя. Я ем и плачу. Больница была где-то на Первомайской. Меня вернули маме. Оперировать было нельзя, температура все время поднималась. Через неделю положили еще раз.

— Они не пришли. А как? Жалко же ее!

Он согласен, но не одобряет меня — стоять нельзя. Машет мне пальцем и сжимает губы:

— А если они ее совсем бросят, вы ее к себе домой возьмете?

Я немедленно представляю бабу Зину в своей квартире. Ей ведь придется купить такую же, как здесь, кровать, специальный матрас. Кровать займет всю мамину комнату, мама переедет ко мне. Значит, переставим мой письменный стол?.. Баба Зина по ночам будет громко кричать, бросать бутылки, а я — колоть уколы ей, маме и себе… и по всем нам будет скакать моя чумовая кошка.

— Нет, не возьму…

— Так, спать уже можете в обычном положении. Поднимать кровать утром, а вечером опускать.

— Честно?

— Да.

— Здорово! Спасибо! Вот счастье!

— Пожалуйста. Ну ладно, если что, вы нас позовете.

— Хорошо, — говорю, а сама думаю: опять не спать? Следить за «если что»? И сколько их там, если звать?

Оказывается, Царь сегодня дежурит.

Я, наконец, долго читаю, поздно ложусь, еще хожу в коридоре, пока нет никого, чтобы как-то устать и цинично заснуть под крики невезучей соседки. Вот такой он, больничный остров. Почти невозможно решить, что там правильно, когда непонятно, от чего вдруг устаешь, или когда больно.

Температура тридцать семь и два, мимо летит еще одна бутылка.

Как ходить

Спала! Мне даже показалось ночью, что я дома. И во сне подумала — скоро выпишут. Я очнулась под утро от крика бабы Зины и не сразу поняла, где я. Похоже, остров не съест меня. Может быть, я съем его? Синицы еще нет. Зато разносят завтрак:

— Девааачки, мальчииикии? Кто не емши??? Кому зафтракааать? Девааачки…

Кажется, Л. А. ушел поздно, теперь я знаю, почему он опаздывает в поликлинику, где консультирует. Я посмотрела — 12:30, а он еще на работе. Я его слышу и удивляюсь — так ведь тяжело работать-то. Ко мне не зашел.

Жду кофе, сестру и маму. Хожу по коридору, наблюдая за хромающими коллегами. Ходим туда-сюда, хромаем, здороваемся. На каком-то передвижном столике лежит детектив. Я останавливаюсь, пытаясь разобрать название, но остров неожиданно подкидывает мне странную идею — что если спрятать бабу Зину, и тогда ее болезнь неожиданно отступит, мне тогда не нужно будет ее кормить и забирать к себе домой… Куда ее спрятать? А что скажет Л. А.? Меня толкают — та самая, влюбленная в Зеленое Облако, с кружкой в руке, в смешном халате.

— Толкнули? — спрашивает Высокий парень без кружки.

— Да…

— А ты в карты играешь?

— Нет. И не курю.

Он смеется:

— А чаю хочешь?

— Нет, спасибо, я жду кофе.

— Приходи потом. Я спрошу про операцию.

— Хорошо.

Я возвращаюсь в палату, где через минуту появляются сестра с термосом и мама. Кофе ослепительно пахнет, споря с островными запахами и повседневными несчастьями. Мои садятся под окно. Островной запах невыносим. Это потому, что они из другого мира. Мне все равно, а синица закрывает крылом клюв, потому что я открыла фрамугу.

Мы с мамой успеваем поругаться из-за ее ноги. Она не идет к врачу и почему-то не ест ничего здесь, как все мои гости. А мы с сестрой едим, вспоминаем Л. А., восхищаемся. Мама передает привет от своей подруги — тети Марины. — Марина говорит, чтобы я сходила к врачу — спросила, как ты и что тебе отрезали.

— Мама, я давно выросла, я сама спрошу. А потом, и так видно, что я — как надо. А что отрезали — не важно, Царь знает, что резать.

— Ты хромаешь. Может, что надо. Она говорит, чтобы я обязательно пошла, что больным всего не говорят.