Ковчег Лит. Том 2

— Какой у тебя доктор хороший!

— Художник!

— Вот пришел посетитель, а его кормят. Что он подумает?

— Ты не волнуйся, мы все делаем по его инструкции. Ты пришла и кормишься «за больным», а не впереди. Он все подумает правильно.

Каша ужасная, но я тоже ем. Моя Сестра-Ангел говорит, надо есть теплое.

— Слушай, ты мне сможешь привезти кофе?

— Смогу.

Почему-то не пришло в башку что-то вкусное предложить Л. А. («Л. А., а вы у меня один опять не емши», — кричит смешная тетя-повар и, переваливаясь, пытается догнать его. Л. А., не оборачиваясь и прибавляя скорость, отвечает: «Емши я, я емши», — и прячется от нее в ординаторской, и это понятно. То, что готовит эта тетя, есть невкусно), хотя на работе я всегда предлагаю что-то для «емши». Это совершенно очевидный островной фокус — отобрать все привычки. Сделать из меня больную. Невежливую, тупую обитательницу.

Перевязанные бинтами коллеги (не путать с врачами) восхищаются нашей похожестью с сестрой, чего раньше не было. Когда мы в детстве говорили, что мы сестры, нас подозревали во лжи. Теперь мы плаваем в нашей похожести по больничному коридору. Я взвизгиваю и хрюкаю от жжения в ноге, соблюдая стерильность (пришлось заменить неприличное слово на светское похрюкивание), — это ужасно больно, просто очень, но терпимо. Сестра-Ангел смеется над каждым моим «хрю», и я смеюсь.

Коллеги по больнице думают, что мне уже не больно. Я утопаю в лучах восхищения и не раскрываю свой секрет. — Не хромайте, — приказывает пробегающий в реанимацию Л. А.

— Не получается, — пугаюсь я.

— Получается, — не хромая, убегает он.

Ексель-напупоксель. Надо как-то не хромать. Как? Нога — не моя. Она хромает сама. Я задумалась и, проводив сестру, спряталась в палате.

После ее отъезда я звоню Жаворонку и прошу привезти мазь от синяков и бумажные полотенца. Может, попросить нехроматель? Знать бы, что это и сколько стоит. Жаворонок приедет сегодня вечером после работы, смогу ее покормить. Выписанные старушки рассеялись. На их месте только хитро заправленные кровати. Не выдерживая, выхрамываю в коридор — скучно. Одну книжку я уже прочитала, начала вторую. К тому же, в голову пришла счастливая идея посмотреть, что там, за пределами коридора, — расширить островное сознание.

Подхожу к Л. А. и спрашиваю:

— А можно мне ходить по лестнице?

Л. А. молчит (я пугаюсь), брови у него приподнялись:

— А зачем?

— Скучно. Я коридор весь уже изучила.

— Ясно, но больница — не увеселительное заведение, — хитря, сообщает он.

— Да-а-а? Это пляж?

— Пляж?.. Так — вам можно ходить десять минут. Потом лежать, как минимум тридцать. Стоять и сидеть нельзя вообще. Понятно?

— Но…

— И не хромайте.

Теперь я строго хромаю правой ногой по десять минут и лежу не хромая по полчаса.

Десять минут, пока хожу, я думаю, как мне не хромать. Возможно, нужно серьезно поговорить с ногой. Может, ей позвонить? Смотрю по сторонам — почти все хромают. Где-то вдалеке, хромая не вперед, а в стороны, ходит плохо причесанная, в смешном цветном халате молодая женщина, пытаясь кокетничать с Зеленым Облаком, даже когда он стоит к ней спиной. Это вызывает у меня любопытство: он вылетает из палаты и по ходу своего движения спрашивает, не кружится ли ее голова и все ли хорошо, уже в спину она говорит, что если ей будет плохо, она его позовет. Облако уже не реагирует, а что-то подписывает на посту, где медсестры начинают проверять назначения. Я застыла, хотя мне нельзя. Она стоит вдалеке, с кружкой в руке, смотрит ему в спину и улыбается. Потом переводит взгляд на меня. Я киваю — «добрый вечер». Она смотрит на меня с ненавистью, неужели догадалась, что я развлекаюсь. Вот он, злобный эффект замкнутого пространства. Я смотрю на анестезиолога, он — в бумаги. Мне становится смешно и немного жаль ее. Зеленое Облако спешит мимо.

— Стоять нельзя?

Я киваю.

— А что стоим?

— А вы все в зеленом?

— А в каком?

— В сиреневом!

— Да ну, — машет руками Зеленое Облако, — не стой. Еще скажи в розовом.

— О! Пожалуй, вы правы, если бы в операционной вы были в розовом, я бы обалдела в прямом смысле.

— А так все нормально? — хихикая, доспрашивает он.

— Как обычно. Все как должно быть.

— Ну и хорошо, — и несется в реанимацию. Там наверняка кого-нибудь тошнит.

Я двигаюсь в ее сторону, губы у нее дрожат, кружится голова. Она всматривается в меня. Наверное, уже пересчитала, насколько больше слов мне досталось. Я не могу сочувствовать, не хочу с ней знакомиться — у нее слишком унылый и больной вид. Общаться с больными невозможно. Я защищаюсь. Занятые врачи и медсестры мне нравятся больше — у них здоровый вид. Они не кокетничают и не выдумывают больше того, что здесь есть на самом деле, поэтому Зеленое Облако никогда не обернется.

Медсестры проверяют назначения, мне хочется поработать. Я открываю рот, чтобы предложить им помощь (я, между прочим, могу и уколы делать), но не успеваю: из какой-то палаты выбегает Л. А. и бежит мимо поста в ординаторскую.

— Л. А.! — кричат обрадовавшиеся медсестры.

Он разворачивается и подходит к ним.

— Это что у вас написано?

Говорит.

Я курсирую — мне неожиданно еще одно развлечение.