Королева Бедлама

— Вы когда-нибудь закончите, молодой человек?

— Да, сэр, прошу вас выслушать до конца — я отниму у вас не больше минуты.

— Вообще-то, каждая моя минута стоит денег.

Мэтью сумел лишь кивнуть и улыбнуться.

— Да, сэр. Вы сказали главному констеблю Лиллехорну, что в ту ночь шли к пациенту. Можно поинтересоваться — к кому?

— Поинтересоваться можно, — надменно процедил Вандерброкен, — только я вам не отвечу.

— Понимаю, понимаю. В таком случае, вероятно, вы сможете ответить на другой вопрос, очень простой и не требующий нарушения врачебной тайны. Вы с преподобным Уэйдом шли по одному делу или по разным?

Вандерброкен молча поправил очки, сползшие на кончик острого носа.

— Знаю, вы в ту ночь торопились, — продолжал Мэтью, испытывая судьбу и терпение доктора. — Я заметил под вашим плащом ночную сорочку — быть может, вот эту самую. Значит, вас среди ночи вызвали из дома по какому-то срочному делу, но, разумеется, любые вопросы в этом отношении…

— Совершенно неуместны, — перебил его Вандерброкен, гневно раздувая ноздри. — Вы здесь по поручению главного констебля?

— Нет, сэр.

— Тогда на кой черт вам знать, куда мы торопились с преподобным Уэйдом — по одному делу или нет? Кем вы себя возомнили, как смеете приставать ко мне с нелепыми вопросами?!

Мэтью не сдавался. Внутри у него зашевелился гнев — будто где-то в кишках загудели шершни. Он даже позволил себе немного повысить голос.

— Когда в городе орудует убийца, — произнес он, уверенно глядя в пылающие красным стекла очков Вандерброкена, — нелепых вопросов не существует. На одни вопросы люди отвечают, а от иных увиливают, вот и все. Минувшей ночью Масочник убил Эбена Осли, вы об этом слышали?

Вандерброкен приоткрыл рот, однако более никоим образом не выдал своего удивления.

— Нет, не слышал. Где это случилось?

— На Баррек-стрит.

— Ему точно так же перерезали горло? И лицо исполосовали?

— Видимо, да.

— Господи, — тихо произнес врач, растерянно оглядываясь по сторонам. Затем он сделал глубокий вдох, а на выдохе словно съежился, уменьшился в размерах. — Куда катится наш город? — Вопрос был адресован не Мэтью, а скорее земле, небу или даже птицам в кронах деревьев. Наконец врач совладал с собой и поднял на незваного гостя по-прежнему пылающий взор. — Я глубоко сожалею о смерти Осли, как сожалел бы о смерти любого человека, но при чем здесь мы с преподобным Уэйдом?

— Я пытаюсь прояснить кое-какие показания, полученные главным констеблем. Правильно ли я понимаю, что в ночь убийства Деверика вы встретились с Уэйдом и шли с ним по одному делу?

— Молодой человек, я по-прежнему не разумею, как это касается лично вас. Быть может, вы подались в констебли? Вы меня допрашиваете от имени Лиллехорна или судьи Пауэрса?

— Нет, сэр, — признался Мэтью.

— Ах, значит, вы просто частное лицо и желаете… что? Доставить мне беспокойство?

— Прошу меня извинить, если я так сильно вас побеспокоил, но хотелось бы все-таки получить ответ.

Вандерброкен шагнул вперед и встал почти вплотную к Мэтью. Их разделяла только калитка.

— Тогда вот что: мои дела вас не касаются, ясно? Куда в ту ночь направлялся преподобный Уэйд — не берусь гадать. Могу лишь сообщить вам, что я вынужден был взять некоторых пациентов покойного доктора Гудвина и по этой причине не имею возможности отойти от дел и спокойно насладиться благами, каковые несет человеку почтенный возраст, — такими как ранний отход ко сну и музицирование на свежем воздухе. Таким образом, мистер Корбетт, в последние дни я пребываю в скверном расположении духа, и, ежели вы не успеете покинуть мои владения до того, как я выйду из дома с заряженным ружьем, вам доведется на собственной шкуре узнать, на что способен человек, лишенный частной жизни и чувствующий себя рыбкой в аквариуме.

С этими словами добрый доктор развернулся и стремительно скрылся за углом, а Мэтью рассудил, что и ему давно пора на работу.

Глава 18

На подходе к ратуше Мэтью осознал, что, даже если не принимать в расчет вчерашнее убийство Осли, день предстоит незаурядный.

Перед зданием ратуши собралась толпа, человек сорок. Судя по выражениям их лиц и громкости речей, то были отнюдь не счастливые горожане. В руках у некоторых Мэтью заметил листовки — несомненно, последний номер издания Григсби. Свежеиспеченную «Уховертку» продавали в трактире Салли Алмонд, в «Док-хаусе» и еще паре мест в городе. Что вызвало массовое недовольство, Мэтью не знал и решил пока не узнавать. Он осторожно пробрался сквозь толпу и вошел в ратушу.