Король в жёлтом

Увернувшись от брошенного в него рыболовного крючка, он шутливо замахнулся кулаком, а затем принялся за оснастку трёх изящных удочек, которым суждено было дарить Сесиль, Колетт и Жаклин радость и рыбу. С непроницаемой серьёзностью он приладил к леске огрузки, крючки и яркие пёрышки-поплавки.

— Я не собираюсь прикасаться к червям, — заявила Сесиль и поёжилась.

Жаклин и Колетт поспешили к ней присоединиться, и Хастингс любезно предложил использовать его в качестве генерального наживщика и съёмщика рыбы. Однако Сесиль была настолько поражена коллекцией мух, что решила взять у Клиффорда уроки по искусству приманки, и вот они вдвоём уже спешат вверх по реке: она впереди, он — сразу за ней.

Эллиотт с сомнением посмотрел на Колетт.

— Я отдаю предпочтение пескарям, — сказала девица. — Вы и мсье Роуден можете нас оставить, если нужно. Правда, Жаклин?

— Естественно, — ответила её подруга.

Эллиотт в нерешительности осмотрел удочку и катушку с леской.

— У тебя катушка не с той стороны, — заметил Роуден.

Эллиотт вздрогнул и украдкой взглянул на Колетт.

— Я... я... наверное, я не буду пока... э-э-э-э... пока не буду разбрасывать приманку, — заговорил он. — К тому же, Сесиль оставила своё удило...

— Удочку, — поправил его Роуден.

— Ладно, пускай будет удочка, — сказал Эллиотт и отправился было следом за девушками, но Роуден схватил его за ворот.

— А ну стоять! Решил удить с грузилом и поплавком, а у самого в руках удочка для мух! Иди-ка сюда!

Там, где тихая маленькая Эпт течёт между зелёными берегами к Сене, а заросли оттеняют заводь, в которой водятся пескари, сидели Колетт с Жаклин, вели праздные беседы, смеялись и любовались танцем алых пёрышек на воде. Хастингс, надвинув шляпу на глаза, наблюдал за болотистым берегом, слушал нежные девичьи голоса и, когда взмах удочки и с трудом сдерживаемый крик триумфа возглашал о пойманной рыбёшке, галантно снимал с крючков маленьких возмущённых пескарей. Солнечные лучи струились сквозь зелёную листву, побуждая лесных птиц к пению. Сороки в чёрно-белых одеждах носились взад-вперёд и, взмахивая хвостами, садились неподалёку. Бело-голубые сойки с красными грудками чирикали на деревьях, а ястреб кружил над полями со спелой пшеницей и распугивал стайки щебетливых птичек.

На Сену пушинкой опустилась чайка. Было тепло и безветренно. И листочек не шевелился. С далёкой фермы доносился слабый шум: пронзительный крик петуха и хриплый лай собак. Время от времени, щеголяя косой трубой, речную гладь вспахивал буксирный пароход «Guève 27», а за ним тянулся бесконечный баржевый состав. Вниз по течению, увлекаемые рекой к сонному Руану, скользили парусники.

В воздухе витал свежий аромат земли и воды, а в солнечном свете купались бабочки с оранжевыми пятнышками — они кружились над кустами спартины, а их бархатистые собратья сверкали крыльями в замшелых лесах.

Хастингс думал о Валентин. Было уже два часа пополудни, когда вернулся Эллиотт. Он чистосердечно признался, что сбежал от Роудена, а затем сел рядом с Колетт и, удовлетворённо откинувшись на траву, прикрыл глаза.

— А где же твоя форель? — надула губки Колетт.

— В озере, — пробормотал Эллиотт и немедленно уснул.

Чуть позже явился Роуден и, бросив презрительный взгляд на спящего товарища, поднял повыше три краснопёрые форели.

— Полюбуйтесь, — лениво усмехнулся Хастингс. — Вот они, священные плоды трудов благочестивых — умерщвление малька посредством лески и пера.

Роуден надменно проигнорировал этот выпад. Колетт поймала ещё одного пескаря и разбудила Эллиотта, но тот лишь отмахнулся и стал озираться в поисках корзинок с ланчем. Тут же возникли Клиффорд с Сесиль и потребовали закусок с напитками. Сесиль намочила юбки и порвала перчатку, но была счастлива, а Клиффорд показал друзьям двухфунтовую форель и милостиво принимал аплодисменты.

— И где ты её только выловил? — нахмурился Эллиотт.

Сесиль, мокрая, но радостная, пересказала ход битвы, а затем Клиффорд взялся превозносить её мастерство в обращении с мушками и в доказательство достал из плетёной рыбной корзины дохлую рыбку, которой не посчастливилось родиться форелью.

За ланчем все здорово развеселились, а Хастингса провозгласили «очаровашкой». Он отменно проводил время, однако ему начало казаться, что флирт во Франции был не таким сдержанным, как в Миллбруке, штат Коннектикут: он подумал, что, пожалуй, Сесиль не стоило так вешаться на Клиффорда, что Жаклин не помешало бы чуток отодвинуться от Роудена, а Колетт могла бы хоть на миг отвести глаза от Эллиотта. Однако ему нравилась их весёлая компания, и мрачнел он лишь в те минуты, когда вспоминал о Валентин и понимал, как далеко они сейчас друг от друга, ведь Ля Роше был, как минимум, в полутора часах езды от Парижа. И он действительно обрадовался, когда поезд, отбывший из Ля Роше, вкатился на перрон Сан-Лазара — наконец-то он был в одном городе с ней.

— Доброй ночи! — кричали Хастингсу друзья, обступив его со всех сторон. — Обязательно поезжай с нами в следующий раз!