Король в жёлтом

По воздуху робко разлилась свежесть. Цистерны для полива сновали вверх-вниз по бульварам, и полупрозрачный пар стелился над безупречно-чистыми водостоками улицы Гранд Шомьер. Воробьи резвились у бордюров, купаясь в воде, и блаженно ерошили пёрышки. В ограждённом стеной саду, что раскинулся через дорогу, среди миндальных деревьев чирикала парочка чёрных дроздов.

У Хастингса стал комок в горле: пение птиц и журчанье воды в парижских водостоках напомнили ему о солнечных лугах Миллбрука.

— В кустах с розовыми цветами сидит чёрный дрозд, — заметила мисс Бинг. — Он совсем чёрный, кроме жёлтого клюва, и поэтому, как говорят французы, кажется, будто он кушал омлет...

— Да ты что, Сьюзи! — охнула миссис Бинг.

— Сад примыкает к студии, в которой живут два американца, — невозмутимо продолжала девушка. — Я их часто здесь вижу. Создаётся впечатление, что им нужно очень много моделей, в основном юных девушек...

— Да ты что, Сьюзи!

— Наверное, им нравится писать именно такие натуры, однако я не понимаю, зачем приглашать пять моделей, да ещё и троих молодых джентльменов в придачу, а потом всей гурьбой паковаться в два кэба и уезжать, распевая песни. Эта улица скучна, — продолжала она. — Здесь не на что смотреть, кроме сада и кусочка бульвара Монпарнас, который виднеется через улицу Гранд Шомьер. Здесь прогуливаются одни лишь полицейские. На углу есть монастырь.

— Я думал, это колледж иезуитов, — начал было Хастингс, но в его речь сразу же вклинилось описание из путеводителя Бедекера, и продолжил он так: «С одной стороны стоят роскошные отели Жана-Поля Лоранса ¹³⁹ и Гийома Бугеро, а через дорогу, в небольшом пассаже Станислас, Каролюс-Дюран ¹⁴⁰ рисует шедевры, которыми любуется весь мир».

Дрозд разразился трелью золотистых горловых нот, на что откликнулась неопознанная дикая пташка из какого-то далёкого парка — она разливалась безумными руладами, пока воробьи не прервали омовение, не взглянули вверх и не зачирикали в ответ.

А затем прилетела бабочка и села на соцветие гелиотропа, помахивая крылышками с алой каёмкой и купаясь в горячем солнечном свете. Хастингс признал в ней друга, и перед его глазами возникла картина с высокими кустами коровяка и благоухающим молочаем, которые, казалось, ожили благодаря цветастым крыльям; пришло видение с белым домом и увитой жимолостью аркадой; на миг показались мужчина за чтением и женщина, которая склонилась над клумбой с фиалками — и сердце его затрепетало. Мгновением позже он очнулся от голоса мисс Бинг.

— Думаю, вы скучаете по дому!

Хастингс залился краской. Мисс Бинг посмотрела на него, сочувственно вздохнула и продолжила:

— Я тоже скучала вначале, и ходила гулять с мамой в Люксембургский сад. Не знаю, почему, но этот старомодный парк — единственное место в этом вычурном городе, где я чувствую себя, как дома.

— Но там полно мраморных статуй, — мягко сказала миссис Бинг. — Лично я не вижу сходства.

Помолчав немного, Хастингс поинтересовался:

— А где находится Люксембургский сад?

— Идите за мной к воротам, — сказала мисс Бинг.

Он поднялся и последовал за ней. Девушка указала на улицу Вавэн, которая начиналась у первых домов улицы Мадонны полей.

— За монастырём повернёте направо, — улыбнулась она, и Хастингс отправился на прогулку.

III

Люксембургский сад пылал цветочными красками.

Хастингс гулял между рядами деревьев, у мшистых мраморных изваяний и древних колонн, и, прошествовав по аллее с бронзовыми львами, натолкнулся на террасу у фонтана — её, словно королеву, охраняли деревья. Внизу был бассейн, сияющий в солнечном свете. Цветущий миндаль окружал террасу, а дальше вилась спираль из каштанов — аллея уходила вверх, вниз, и терялась во влажных зарослях у западного крыла дворца. С одной стороны она упиралась в Обсерваторию, белые купола которой громоздились друг на дружку и придавали ей сходство с мечетью. С другой стороны находился грозный дворец, и каждое его окно горело беспощадным огнём июньского солнца.

Няни в белых чепчиках суетились рядом с детьми, сновавшими вокруг фонтана. Вооружившись бамбуковыми шестами, малыши толкали игрушечные кораблики, чьи паруса уныло повисли на жаре. Парковый полисмен в красных эполетах и при парадной шпаге засмотрелся на них, а затем направился к юноше, который спустил с поводка свою собаку. Животное ублажало себя посредством втирания в спину травы и грязи, а его лапы молотили по воздуху.

Полисмен указал на собаку. От негодования он лишился дара речи.

— Ну, Капитан, — улыбнулся парень.

— Ну, мсье Студент, — рыкнул полицейский.

— В чём же я провинился?

— Если не посадите пса на поводок, я его уведу! — гаркнул полисмен.

— А мне-то что, mon capitaine? ¹⁴¹

— Ч-что?! Разве это не ваш бульдог?

— Думаете, если бы он был моим, я бы его не привязал?

Офицер свирепо вытаращил глаза. А потом он решил, что все студенты — сами по себе зло, и попытался сцапать собаку. Пёс тут же увернулся. Они кружили между клумбами туда-сюда, а когда полисмен оказывался в опасной близости, бульдог решался на грязный трюк и срезал путь через клумбу.

Юноша веселился не хуже своего любимца.