Король в жёлтом

Она ничего не ответила и посмотрела на него. Он поймал её взгляд, но от того, что он в нём прочёл, его сердце похолодело, и Трент опустился на стул, закрыв руками лицо.

В конце концов, Сильвия заговорила незнакомым, напряжённым голосом — голосом, которого он раньше не слышал, поэтому Трент опустил руки, выпрямился и стал внимательно слушать.

— Вот и пришло время, Джек. Я так боялась этого и... О, как часто я лежала ночью без сна, думая об этом и моля Бога, чтобы он забрал меня раньше, чем ты всё узнаешь! Ведь я люблю тебя, Джек, и если ты уйдёшь, я умру. Я предала тебя — это случилось до нашего знакомства... Но с того самого дня, как ты нашёл меня, всю в слезах, в Люксембургском саду и заговорил со мной, Джек, я была верна тебе сердцем и душой. Я сразу полюбила тебя и не решалась об этом сказать — боялась, ты уйдёшь. И с тех пор я всё больше любила тебя... всё больше... и о! как я страдала! — но не решалась сказать тебе. А теперь ты всё знаешь, но ещё не услышал самого худшего. Какое мне теперь до него дело? Он был так жесток, так жесток!

Она закрыла лицо руками.

— Мне продолжать? Нужно ли рассказывать... Ох, ты себе представить не можешь! Джек...

Он не пошелохнулся, его глаза казались мёртвыми.

— Я... Я была так молода, ничего не понимала, а он сказал... Говорил, что любит меня...

Трент встал и сбил свечу ударом кулака. Комната погрузилась во мрак.

Колокола Сен-Сюльпис пробили час, и она заговорила с горячечной поспешностью:

— Я должна закончить! Когда ты сказал, что любишь меня, ты... Ты ничего не спрашивал, и даже тогда, уже тогда было слишком поздно, и та, другая жизнь, которая связывает меня с ним, она вечно будет стоять между мной и тобой! Он забрал ребёнка к себе, заботится о нём. Он не должен умереть, они не могут застрелить его — ради жизни другого!

Трент сидел в оцепенении, но его мысли неслись в бесконечном вихре.

Сильвия, малышка Сильвия, которая провела с ним всю студенческую жизнь, которая безропотно разделила с ним скорбь и ужас осады, эта худенькая голубоглазая девочка, которая так ему нравилась, которую он так любил дразнить и ласкать, которая иногда сердила его своей страстной преданностью — неужели это та же Сильвия, которая плачет сейчас в темноте?

Он стиснул зубы.

— Смерть ему! Пусть умирает!

Но потом — ради Сильвии и ради той, другой жизни — да, он пойдёт, он должен идти — он ясно осознал свой долг. Но Сильвия... он уже не сможет относиться к ней так, как раньше, и теперь, когда всё было сказано, его охватил неясный ужас. Дрожа, он зажёг свечу.

Она так и лежала с растрёпанными кудрями, прижимая маленькие белые руки к груди.

Он не мог уйти, но и остаться не мог. Он раньше не понимал, что любит её. Она была просто товарищем, девушкой, на которой он женился. О! Теперь он полюбил её всем сердцем и душой, он осознал это, только было слишком поздно. Слишком поздно? Почему? И он подумал о ребёнке, который навеки связывал её с тем созданием, чьей жизни сейчас грозила опасность. Чертыхаясь, он кинулся к двери, но она не открывалась (или он тянул не в ту сторону?), потом бросился к кровати, зная что, ни за что на свете не сможет покинуть женщину, которая стала для него всем.

III

В четыре утра Трент и секретарь американской миссии вышли из тюрьмы. Возле экипажа американского министра, который стоял перед тюрьмой, собралась кучка людей. Кони били копытами по обледенелой мостовой, а извозчик, закутанный в шубу, съёжился на облучке. Саутварк помог секретарю сесть в карету, пожал руку Тренту и поблагодарил его за приезд.

— Как этот негодяй таращился! — сказал он. — Твои показания были хуже пинка, но они спасли его шкуру — по крайней мере, пока. И предотвратили осложнения.

— Мы свою роботу выполнили, — вздохнул секретарь. — Теперь пусть доказывают, что он шпион, а мы умываем руки. Садитесь, капитан! Трент, поехали с нами!

— Мне нужно обменяться парой слов с капитаном Саутварком, я не задержу его надолго, — торопливо сказал Трент и продолжил в полголоса, — Саутварк, помоги мне. Ты знаешь, что у него в апартаментах остался ребёнок. Отвези его ко мне и, если мерзавца расстреляют, он остаётся жить с нами.

— Я понял, — мрачно ответил капитан.

— Поезжай прямо сейчас, хорошо?

— Да.

Они крепко пожали друг другу руки, капитан сел в экипаж и жестом пригласил Трента, но тот покачал головой, распрощался и карета уехала.