Его окружили горнисты с рожками наготове, а позади знаменосец в бледно-голубом мундире курил сигарету и болтал с капитаном гусар. С дороги послышался бешеный стук копыт и к полковнику подъехал дежурный. Не поворачивая головы, полковник, приказал ему отъехать назад. Слева донёсся бессвязный шёпот, перешедший в крик. Ветром пронёсся гусар, потом ещё один, и ещё — эскадрон за эскадроном пролетели мимо них в непроглядный туман. В тот же миг полковник приподнялся в седле, зазвучали горны, и весь батальон скатился вниз по насыпи. Трент почти сразу потерял кепи. Что-то снесло шляпу с головы, и он решил, что зацепился за ветку. Всё больше товарищей по орудию падали в грязь, катились по льду, а он уверял себя, что они просто поскальзывались. Один солдат повалился прямо ему под ноги, и Трент остановился, чтобы помочь ему, но тот закричал от прикосновения, а офицер проорал:
— Вперёд! Вперёд!
Трент опять побежал. Во время долгого бега сквозь туман ему часто приходилось перебрасывать винтовку с одного плеча на другое. Когда они, в конце концов, выдохлись и залегли за насыпью у железной дороги, Трент огляделся. Он чувствовал потребность действовать, отчаянно бороться, крушить и убивать. Его охватило желание броситься в толпу, рвать и метать. Он жаждал стрелять направо и налево, колоть тонким длинным штыком. Трент не ожидал такого. Он хотел обессилеть от сражения, резать до тех пор, пока не сможет поднять руки. А потом вернуться домой. Он слышал, как один солдат сказал, что в битве уже полегло полбатальона, а другой в это время рассматривал труп у насыпи. На теле, ещё не остывшем, была странная униформа, но даже когда Трент заметил валявшийся неподалёку шлем с остриём, всё равно не понял, что произошло.
Полковник, сверкая глазами из-под красного кепи, сидел на коне в нескольких футах слева. Трент слышал, как он ответил офицеру:
— Мы продержимся, но в случае ещё одной атаки уже не будет кому трубить в горн.
— Здесь были прусаки? — спросил Трент у солдата, утиравшего кровь с волос.
— Да. Их погнали гусары. Мы попали под перекрёстный огонь.
— Мы прикрываем батарею на валу, — отозвался другой.
Батальон прополз по насыпи и двинулся вдоль искорёженных рельс. Трент подкатал штаны и заправил их в шерстяные носки. Но вскоре они опять остановились, и солдаты присели на железнодорожные пути. Трент огляделся в поисках раненого товарища из Школы изящных искусств. Тот был очень бледным и неподвижно стоял на одном месте. Канонада усилилась, гул стоял ужасающий. На миг дымка рассеялась. Трент успел заметить первый батальон, расположившийся далее по железной дороге, и полки, стоящие по обоим флангам. Потом опять опустился туман и слева тут же затрубили в горн, застучали в барабаны. Войско охватило беспокойное движение, полковник поднял руку, послышалась барабанная дробь, и батальон отправился в туман. Они подходили к передовой, ведь первый батальон уже открыл огонь. Вдоль насыпи в тыл неслись кареты Скорой помощи, взад-вперёд носились призрачные силуэты гусар. Наконец-то они достигли фронта и оказались в самой гуще движения, а из тумана, совсем рядом, доносились крики, стоны и залпы орудий. Повсюду падали снаряды, разрывались у насыпи, обдавали солдат обледенелой грязью. Трент испугался. Он начал страшиться неизвестности, простиравшейся перед ним в огне и непонятном треске. Ему стало плохо от пушечных выстрелов. Он даже увидел, как туман окрашивался в бледно-оранжевый цвет, в то время, как земля сотрясалась от грохота. Трент был уверен, что в этот раз ударило очень близко. Тут полковник скомандовал «В атаку!», и первый батальон быстро двинулся в туман. Трент слышал своё дыхание, он дрожал, он бежал вперёд. Впереди прогремел ужасный взрыв и поверг его в панику. Где-то в тумане раздавались радостные крики, то выныривала, то пропадала в дымке окровавленная лошадь полковника.
Ещё один удар — на этот раз прямо в лицо — почти оглушил Трента, и он споткнулся. Справа от него все были убиты. У него помутилось в глазах, туман и дым притупили чувства. Он протянул руку в поисках опоры и что-то нащупал. Это оказалось колесо пушки, с которого спрыгнул солдат, целясь шомполом ему в голову, но сразу же закричал, пошатнулся — его горло пронзил штык — и Трент понял, что убил. Машинально, он подошёл поднять винтовку, но штык всё ещё торчал из тела человека, который окровавленными руками молотил землю. От этого зрелища Тренту стало дурно, и он повалился на пушку. Теперь уже все вокруг сражались, а в воздухе стоял запах дыма и пота. Кто-то схватил его сзади, ещё кто-то — спереди, но другие солдаты хватали их, наносили им удары. Клацанье штыков привело Трента в бешенство, он схватил шомпол и принялся вслепую бить им, пока не раздробил на куски.
Кто-то обхватил его за шею и повалил на землю, но Трент придушил его и встал на колени. Он видел, как один из его товарищей-французов бросился на пушку и рухнул с проломленным черепом; он видел, как полковник упал из седла прямо в грязь, и сознание покинуло его.