Король в жёлтом

С тихим всхлипом она вылила воду с рыбками в аквариум в углу оранжереи и, обернувшись ко мне, попросила позволения покинуть службу. Она сказала, что остальные подшучивают над ней, очевидно, желая навлечь на неё беду: сначала кто-то украл мраморного кролика и подкинул в дом живого. Потом пропали две прекрасные мраморные рыбки, но тут же она обнаружила этих двух бьющимися на полу в столовой. Я успокоил её и отослал, сказав, что проверю всё сам. После чего вернулся в студию; здесь были мои холсты и несколько гипсовых заготовок. Статуэтка белой лилии лежала на столе в другом конце комнаты. Я в раздражении шагнул к ней, но цветок, который я поднял со стола, был свеж и хрупок и наполнял воздух своим ароматом.

И тут неожиданно я понял и бросился через холл в мраморную комнату. Двери распахнулись, свет ударил мне в лицо, и сквозь него в неземном великолепии улыбнулась мне Мадонна, и Женевьева подняла голову со своего мраморного ложа и открыла сонные глаза.

ВО ДВОРЕ ДРАКОHА

О ты, чьё сердце до сих пор болит
О тех, кто в адском пламени горит, —
Не мучай Бога, не ропщи напрасно:
Он знает сам, и всё ж — не зря молчит ³⁶.

В церкви Святого Варнавы ³⁷ закончилась служба, и священники покидали апсиду, мальчики из хора обходили алтарь и устраивались на сиденьях позади него. Швейцарский гвардеец ³⁸ в пышном мундире промаршировал через южный неф, на каждый четвёртый шаг ударяя древком копья по камням пола; за ним следом прошёл наш добрый и красноречивый проповедник, монсеньор Ц***.

Моё место располагалось возле алтарного ограждения, и теперь я обернулся к западной части церкви, как и все, сидевшие между алтарём и кафедрой. Пока прихожане рассаживались, стоял гул и шорох; проповедник поднялся по ступеням кафедры, и органная импровизация прекратилась.

Я всегда находил игру органиста в церкви Святого Варнавы чрезвычайно интересной. И хотя для моих скромных познаний его стиль был чересчур академичным и чопорным, в то же время он выражал живость беспристрастного ума. Более того, исполнение несло на себе отпечаток французского качества вкуса, ценящего прежде всего уравновешенность и полную достоинства сдержанность.

Сегодня, впрочем, с первых же аккордов я заметил зловещую перемену к худшему. Лишь приалтарный орган должен был сопровождать звучание прекрасного хора. Но на этот раз из западной части церкви, со стороны большого органа то и дело раздавался аккорд, тяжкой дланью — преднамеренно, как мне кажется, — сминавший безмятежность ясных голосов. И в нём было нечто большее, чем фальшь, диссонанс или неумение. Так повторялось снова и снова, заставив меня вспомнить описанный в моём учебнике архитектуры обычай прежних времён освящать хоры, как только они возводились, в то время как неф, завершавшийся порой полувеком позже, зачастую и вовсе не получал благословения. Я рассеянно размышлял, не вышло ли так же с церковью Святого Варнавы, и не проникло ли незамеченным и нежданным нечто, чему здесь быть не полагалось, под своды христианского храма, поселившись в западной галерее. Мне доводилось читать о подобных случаях, но не в трудах по архитектуре.

Тут я вспомнил, что зданию этому немногим более ста лет, и улыбнулся нелепости соединения средневековых суеверий с этим образцом жизнерадостного рококо восемнадцатого века.

Но вот пение закончилось, и должны были прозвучать несколько тихих аккордов, подходящих для сопровождения размышлений, в то время, как мы ожидали проповедь. Вместо этого несущиеся из дальней части церкви диссонирующие звуки стали громче, как только ушли священники, будто теперь их ничто не сдерживало.

Принадлежа к тому старшему, более простому поколению, что не любит искать в искусстве психологических тонкостей, я всегда отрицал, что в музыке можно обнаружить что-то сверх мелодии и гармонии, но теперь мне казалось, что в лабиринте звуков, изливающихся из инструмента, шла настоящая охота. Педаль ³⁹ гоняла жертву вверх и вниз под одобрительный рёв мануала ⁴⁰. Несчастный! Кто бы он ни был, мало же у него было надежды на спасение!

Моё нервное раздражение сменилось гневом: кто творит это? Как смеет он исполнять подобное среди божественной службы? Я оглядел людей вокруг, но никого из моих соседей, похоже, происходящее ни в малейшей степени не беспокоило. Бесстрастные лица коленопреклонённых монахинь, всё ещё обращённые к алтарю, не потеряли своей отстранённости под бледной тенью белоснежных головных уборов. Представительная дама рядом со мной выжидательно смотрела на монсеньора Ц***. Судя по выражению её лица, орган, должно быть, исполнял «Ave Maria».

Наконец, проповедник сотворил крестное знамение, призывая к тишине. Я с радостью обернулся к нему. Сегодня я вошёл в церковь, ища отдохновения, но покуда не мог обрести его.