Король франков

   — И ты ручаешься за успех?

   — Прокола быть не должно. Эта дама не из тех, что упускают добычу, которая к тому же сама идёт в руки.

   — Слышал, Роберт? — нахмурил брови король. — Отныне ты под руководством своего брата поступаешь в ученики к одной из придворных дам. Учение не обременительно, всего один предмет. Надеюсь, ты усвоишь его так же хорошо, как добросовестно познавал науки, которым обучал тебя Герберт в реймской школе. Понятно? Ну, скажи же что-нибудь!

   — Я постараюсь, отец.

   — Вот и хорошо. Я уверен, у тебя получится, и ты не станешь больше обманывать отца, чему научил тебя конечно же нормандский брат. Не правда ли, Можер?

   — Государь, когда же это? — сделав виноватый вид, развёл руками нормандец. — Клянусь своим сапогом, я что-то не припомню.

   — Бездельник, ты можешь клясться хоть двумя сапогами, но не станешь же отрицать, что прятал Роберта за алтарём, который воздвиг в виду такого случая отец Рено — ещё один жулик в вашей гнусной шайке? А Маникор? Заявляет, будто король занемог, в то время как тот прячется от собственной супруги! Наконец, вам удалось вовлечь в ваши проделки даже моего врача, человека, которому я всегда верил! Подумать только, он уверяет, что король чрезвычайно истощён, и при этом все загадочно поглядывают в сторону его супруги, которой такое могло разве что присниться. Тем не менее она тоже приняла участие в вашем заговоре!

Король вздохнул, покачал головой и грустно продолжил:

   — Все кругом обманывают меня. Не двор, а сборище негодяев, каждый из которых с лёгкостью кривит душой перед своим королём. Но, видит бог, когда-нибудь я доберусь до вашего преступного вертепа и разнесу его в клочья!

   — Но, государь, — осторожно возразил Можер, — где же тогда станет учиться ваш сын, юный король западных франков? Другой такой школы ему не найти.

   — Ну, вот, — исподлобья глянул на него король, — мало того, что меня обманывают, мне ещё и перечат.

Потом отвернулся, махнул рукой:

   — Всё. Ступайте.

Роберт, как и положено, вышел первым. Можер не успел выйти; король, встав с места, удержал его за руку и вполголоса проговорил:

   — Будь настойчив и аккуратен, Можер, не забывай, что у мальчика очень ранимая душа. Да скажи Магелоне, чтобы не переусердствовала, всё-таки дело будет иметь с новичком. Зарвётся — шкуру с неё спущу.

   — Не беспокойтесь, государь, эта дама не глупа.

   — Хорошо. Теперь вот ещё что, — король выглянул в коридор, убедился, что никого нет поблизости и, ещё больше приглушив голос, сказал: — Сегодня королева отправляется с фрейлинами в Суассон погостить у герцогини. Её уже поджидает моя сестрица. Думаю, эта троица проболтает там языками с недельку. Так что, сам понимаешь, я остаюсь один и... — выразительный взгляд на собеседника.

   — С кем бы вы хотели провести ночь, государь? — так же вполголоса ответил нормандец. — Скажите, и я приведу любую.

   — Полагаюсь на твой вкус, — улыбнулся король, пожимая Можеру руку.

Однако, несмотря на все ухищрения и увещевания, на всё искусство Магелоны, а вслед за нею другой красавицы, дело ни на дюйм не сдвинулось с места. Роберт по-прежнему не проявлял интереса к интимным сторонам супружеской жизни. Его не прельщали и не возбуждали ни игривые улыбки, ни любовные игры. Магелона из кожи вон лезла, но всякий раз, когда она начинала обворожительно улыбаться, поглаживая одеяло и бросая многозначительные взгляды на Роберта, он тупо глядел на неё отсутствующими глазами. А когда она начинала раздеваться, им овладевала печаль, он опускал голову и замыкался в себе, потом, уйдя в часовню, долго молился там и читал наизусть литании.

Одним словом, налицо была явная неприязнь к женщинам, полное к ним равнодушие. Убедившись в этом, Можер так и доложил королю. Под конец не сдержался:

   — Будь проклята религия с её канонами, церквами и попами! Во что они превратили мальчишку? Да это же законченный монах! У него на уме одни литургии, гимны, песнопения, молитвы во славу Господа и вся эта прочая канитель, которой попы дурманят людям головы! Как жаль, что я всего лишь граф, а не император. Я повелел бы разрушить все церкви и монастыри, папу с епископами отправил бы пасти коз, а легенду о Боге, которую выдумали мошенники, предал бы забвению! Пусть совсем не будет религии, нежели такая, что делает человека ослом, думающим только о каком-то царстве небесном и о Христе, которого никто никогда не видел! Тьфу! Будь оно всё проклято!

   — Вот что, Можер, — сказал ему на это Гуго, — ты говорил как-то, будто наш монах разуверился в религии, клянёт церковников и разнёс в пух и прах Библию вместе с Евангелием...

   — И правильно сделал, клянусь плащом своего славного предка! Однако, государь, я сказал вам это по секрету. Нехорошо, если моего друга заподозрят в безбожии, ведь получится, что это я выдал его!

   — Не беспокойся, никто об этом не узнает. Пусть совершает свои службы и таинства, главное, чтобы не проболтался сам. Но именно на этом, на его отрицании я и хочу сыграть. Они ведь дружны с Робертом, верно?

   — Ещё бы! Малыш души не чает в монахе.