Так продолжалось три дня. Роберт то сказывался больным, то пропадал в церкви на молитвах, потом уходил в монастырь к монахам, где однажды и заночевал, или прятался в покоях отца Рено. Тот возвёл в углу некое подобие алтаря, за которым и укрывался беглец.
Сусанна молча терпела такое положение дел, однако надо было быть слепым, чтобы не догадаться о готовящейся с её стороны вспышке возмущения. Что касается свёкра и свекрови, то они продолжали пребывать в блаженном неведении.
На четвёртый день гости разъехались, и двор вернулся в Париж. Роберт и здесь пытался избегать встреч с супругой, но Рено авторитетно заявил ему на следующий день, что поведение его противоестественно и так больше продолжаться не может. В конце концов Богу угодно было соединить сердца новобрачных и противиться этому — значило восстать против воли небес. На Роберта это подействовало отрезвляюще, и он вышел к ужину, когда бывшая провансальская принцесса уже готова была взорваться негодованием. Но, увидев его, она сразу притушила запал: чем чёрт не шутит, быть может, супруг одумался?
И явила себя за столом во всей красе: бросала на мужа любовные взгляды, блистала остроумием, обнаружила глубокие познания в деяниях древних и житиях святых. Она даже оделась подобающе случаю: в платье цвета изумруда; вся сверкает драгоценностями. Право, ни один мужчина не устоял бы, зная, что всё это для него, а в ответ требуется лишь одно... Однако на Роберта ничто не произвело впечатления. Сидя рядом и печально опустив голову, он разглядывал носки своих туфель и мурлыкал под нос новый церковный гимн, сочинённый им прошлой ночью.
И тут Сусанна почувствовала, как её щёки начинают багроветь. Причина была проста: отовсюду на них двоих были устремлены любопытные взгляды, а некоторые даже улыбались краешками губ. Она решилась посмотреть на отца и мать супруга, сидящих напротив. Оба глядели на Роберта: Гуго — сдвинув брови, Адельгейда — с немым вопросом в глазах.
Сусанна поняла, что ещё миг — и она выплеснет весь гнев, всю боль необласканной, неудовлетворённой, обойдённой вниманием мужа супруги. Все давно уже знали об истинном положении дел, она читала это на лицах, слышала в пространных намёках. Она даже ощущала, что это будто витает в воздухе и вот-вот готово обрушиться на неё со смехом, укором, издевательствами! Что, мол, вдовушка, подцепив такого знатного муженька, всё продолжаешь нырять в холодную постель? Где же умение, обаяние, страсть, помогавшие тебе уже стольких уложить рядом с собой? Кроме одного, который — ну что медлишь, крикни во весь голос, ведь ты этого хочешь, а люди пусть посмеются! — который оказался тебе не по зубам.
Сусанна вздрогнула. Поняла, сразу остыв, что чуть не совершила глупость. И сомкнула губы, которые уже приоткрылись. Бросила взгляд на Ирэн. Та укоризненно покачала головой. И новая королева облегчённо вздохнула. Значит, она вовремя одумалась. Что ж, подождём. Может, этой ночью Рубикон будет наконец пройден?..
Но... повторилось то же, что и в первую брачную ночь. Та же откровенная сцена поспешного избавления от одежд и драгоценностей с последующим страстным призывом к исполнению супружеского долга, и то же паническое бегство в тень алтаря, под защиту Бога.
И тут терпение у фламандской вдовы лопнуло. Утром, встав с постели и наскоро умывшись, она помчалась со своей болью к свёкру. На бога она уже не полагалась, зная по опыту, что лишь впустую потратит время. Излив своё горе и почувствовав огромное облегчение, будто атлант, сбросивший наконец-то балкон со своих плеч, Сусанна, покачивая бёдрами, величаво удалилась. А король приказал, чтобы привели сына.
Тот вошёл. Поглядев на отца, остановился и опустил глаза. Какое-то время отец и сын молчали, стоя друг против друга, совсем рядом.
— Знаешь, зачем я тебя позвал? — бесстрастным голосом начал Гуго.
Роберт молча поднял плечи, опустил.
— Хочешь сказать, что не понимаешь? Что ж, тогда слушай. Ко мне приходила твоя супруга. Догадываешься, какую новость она принесла? Дело касается вашего супружеского ложа. Оно покрылось инеем, и она жалуется, что не в силах растопить его одна. Не для того она выходила замуж, чтобы спать в обнимку с подушками, на которые никто не возлагал миссию исполнения супружеского долга. Она спрашивает, долго ли ей ещё ходить в невестах? Что ответишь мне на это? Почему не спишь с ней?
Роберт поднял глаза. Робости во взгляде как не бывало.
— Отец, но я видеть её не могу! Ведь она старуха, в бабки мне годится! Придворные называют её дочерью Карла Лысого. Она жирная, мне противно видеть это голое тело! Её чересчур уж неприкрытая откровенность вызывает во мне отвращение, а назойливость просто выводит из себя.
— Пойми, сын, — вздохнув, ответил Гуго, — ведь ты ей муж и должен спать с ней. Спать, понимаешь? Таков закон жизни, такова твоя обязанность, ведь тебе нужен наследник.