Читаем Король франков полностью

   — Последнее, полагаю, более значимо, — заметил Генрих, — поэтому нормандец, думаю, оказал нам неплохую услугу, утерев нос епископу и его племяннику. Теперь викарий поостережётся делать что-либо неугодное королю. — Он повернулся к Можеру: — Этот викарий в последнее время распоясался, ведёт себя, будто он хозяин города, зная, что дядя не даст его в обиду. Ты преподал ему хороший урок, друг мой, король этого не забудет. Не правда ли, брат?

   — Я и без того в долгу у нормандца, — улыбнулся Гуго, — ты вешаешь на меня ещё один? Тебе же, Можер, пока пробудешь в Париже, следует остерегаться: епископ держит при себе банду головорезов, они могут устроить нападение.

   — Сомневаюсь, что им удастся одолеть нашего Голиафа, — усмехнулся Генрих. — Он с лёгкостью справляется с четырьмя.

   — О чём ты, Генрих?

   — О стычке, что произошла внизу, у входа в башню.

   — Час от часу не легче! — воскликнул король. — Можер, ты обнажил меч против моих солдат?

   — Я вынужден был, государь: они собирались наброситься на меня.

   — Расскажи-ка, что произошло.

Нормандец рассказал. Король, выслушав его, покачал головой.

   — Воображаю, как спокойно нынче стало при дворе Ричарда, — произнёс он, бросив на рассказчика укоризненный взгляд. — Должно быть, друг мой, отец безумно рад, что отправил тебя во Францию, во владения Гуго Капета, которому больше нечем заняться, кроме как выслушивать о твоих очередных проделках. Ах, Можер, Можер... твоя неуёмная натура добавляет королю Франции лишь головных болей. Но, чёрт возьми, Генрих, — внезапно воскликнул Гуго, обращаясь к брату, — разве это не истинный норманн! И не стыдно было бы Ричарду, коли он вместо воинственного Голиафа прислал бы к моему двору тщедушного Давида? Поэтому, чего греха таить, я восхищаюсь сыном моего друга и начинаю к нему привыкать. Да, да, когда мне говорят, что где-то что-то случилось, можно быть уверенным, здесь не обошлось без Можера.

   — Благодарю за столь лестный отзыв, — приложил руку к груди нормандец. — Я скажу отцу, что король Франции неизменно питал ко мне самые дружеские чувства, и я всегда видел в его лице не только государя, но и второго отца.

Того, что последовало за этим, никто не ожидал. Гуго, обычно скупой на проявления чувств, крепко стиснул руку Можеру и растроганно проговорил:

   — Спасибо, сынок. Ты хорошо сказал. У короля много врагов — герцогств и графств, которые его окружают и, похоже, не собираются ему подчиняться. Но он сильнее их, потому что у него есть верный друг — Нормандия!

   — Вернее вам не найти, государь!

   — Граф Барселонский пишет мне письмо. Орды мусульман беснуются у его границ, он просит помощи. Поедешь со мной на войну против сарацин?

   — Хоть сейчас, государь! Вам стоит только приказать, и тюрбаны неверных усеют землю Барселоны!

   — Я знал, что не ошибусь в тебе, мой мальчик, — обнял король Можера. — А сейчас ступай скорее к матери, воображаю, как она обрадуется.

   — Где я её найду?

   — Покои герцогини Гунноры близ галереи, Генрих проводит тебя.

   — Ещё два слова. Я хочу, чтобы брат Рено остался при мне. Он хоть и монах, но забавный малый, и я нахожу в нём приятного собеседника. Если мне отведут покои рядом с комнатами матери, то пусть он живёт со мной. Ваш брат сказал, что двор остался без священника. Я привёл его, и уж будьте уверены, этот не перебежит к епископу.

   — Пусть будет так, — кивнул Гуго. — Нам действительно не хватает духовного общения, в поисках которого приходится совершать путешествия по церквам Парижа. Я думаю, святой отец, — обратился он к Рено, — с вашей помощью мы вернём кое-кого из заблудших в стадо Христово, а иным укажем возлюбить Господа как должно и очиститься от грехов.

   — Это ли не долг слуги Божьего? — смиренно ответил монах. — Полный курс духовных дисциплин, коим я обучался в монастыре, не позволит мне ни уклониться от обязанностей пастыря, ни нарушить службу Господу в каком-либо из пунктов, предписанных слугам Божьим матерью нашей Церковью.

   — Вот и хорошо, — молвил король. — Теперь я заткну рот епископу, который уже потирает руки, мечтая объявить моих рыцарей и дам безбожниками. Воистину, Можер, своими деяниями ты доставляешь радость королю.

   — Всегда готов служить вашему величеству, — приложил руку к груди нормандец.

   — Тебе отведут покои близ комнат герцогини, и отныне ты будешь находиться под присмотром бдительного ока святой Церкви, как и хотел. Вы готовы тотчас же поселиться в королевском дворце, святой отец, — спросил Гуго у монаха, — или вам нужно для этого какое-то время?

   — Мне необходимо перенести свои носильные вещи. Я странствующий монах родом из Пуасси, хожу по городам, проповедую слово Божье, отпускаю грехи, читаю молитвы. Ныне я остановился в доме у каноника, близ церкви Святого Петра.

Гуго хлопнул в ладоши. Вошёл воин.

   — Капитана личной охраны ко мне!

Тот немедля явился. В коридоре дежурили солдаты, кабинет их начальника был здесь же, рядом с королевским.

   — Ламбер, поручаю тебе святого отца. Жить он будет близ покоев королевы. Проводи его куда покажет и возвращайтесь обратно.

Ламбер кивнул, и они ушли. Вслед за ними вышли Генрих с Можером.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза