Читаем Король франков полностью

   — Епископ и король воюют друг с другом, хотя внешне и не подают виду. Каждый из них хочет властвовать в юроде. Вот и мечутся иные в поисках силы и местечка потеплее.

   — Ты слышал, Рено? — повернулся Можер к монаху. — Теперь будешь жить во дворце. Согласись, это всё же лучше, чем подставлять спину под плети какого-то викария. Что касается работы, то всегда найдутся желающие послушать слово Божье и исповедаться в грехах. Не так ли, герцог?

Тот, улыбнувшись, кивнул.

   — Да пребудет с тобой Господь и да продлит Он твои дни, граф Можер. Да обойдут тебя стороной горести и хвори, — смиренно произнёс брат Рено, осеняя своего благодетеля распятием. Потом поглядел на герцога.

   — Это брат короля, — пояснил Можер. — Напутствуй и его Божьим словом, приятель, ибо Генрих хороший человек и добрый христианин.

Монах с готовностью повторил «заклинание». Расчувствовавшись, Генрих припал губами к распятию. Затем они втроём стали подниматься по винтовой лестнице на самый верх башни.

   — Знаешь, едва ты приехал, как Париж залихорадило, — говорил по дороге герцог. — Только и слышно отовсюду: «Норманны! Норманны!» Непонятно, каким образом горожане узнали о том, что ты сын Ричарда. Волнение проникло даже в королевский дворец, возникла паника, придворные заметались. Король и сам не понимает, в чём дело: какие норманны, откуда? Разве они с твоим отцом не друзья? Теперь мне ясна причина, не пойму только, с какой стати тебе вздумалось заявлять о себе на улицах Парижа.

Можер, припомнив, как торопливо начали расходиться горожане с места экзекуции, едва услышав о его национальной принадлежности и о том, как стражники потащили из ножен мечи, узнав, кто перед ними, усмехнулся и поведал о том, что произошло совсем недавно на площади.

Генрих покачал головой:

   — Епископ придёт искать правосудия.

   — В самом деле? — нахмурился Можер. — Что же король? Не думаю, что пойдёт у духовенства на поводу.

   — Король пообещает, дабы ещё более не обострять отношений с Церковью и её заносчивым представителем в Париже. Но, как ты и сам понимаешь, друг мой, этим дело и кончится. Гуго будет только рад, что лишний раз насолил епископу.

   — Ну, слава богу, а то я пал было духом, — с сарказмом ответил Можер. — Однако, герцог, у меня есть свой святой отец, — он опустил руку на плечо идущему следом монаху. — Он отпустит мне этот грех, а потом мы с ним за кувшином хорошего вина вознесём Господу благодарственные молитвы по поводу моего очищения. Не правда ли, брат Рено?

   — Устами твоими глаголет Бог, сын мой, ибо сие — истина, — ответил монах.

   — Ну вот, герцог, я же говорил, что отыскал настоящее сокровище на улицах города Парижа! — воскликнул нормандец.

Вскоре они добрались до дверей и вошли в кабинет короля.

   — Можер, ты привёл с собой норманнов? Они вошли в город? — вперил Гуго бесстрастный взгляд в своего родственника.

   — С чего вы это взяли, государь? — пожал плечами нормандец.

   — С того, что мою башню — этот мой дворец — внезапно затрясло. — Он обнял Можера, с любовью заглянул в глаза. — Зная, что такого быть не может, я сразу подумал о тебе. Разве ты можешь где-то появиться бесшумно, незаметно? Это было бы на тебя не похоже. Как оказалось, я не ошибся. Но зачем тебе понадобилось называть себя, да ещё и прилюдно? Мне только что сообщили, что парижане готовятся к обороне.

   — Всему виной вот этот монах, — Можер взял за руку Рено и подвёл ближе. — Племяннику епископа вздумалось наказать его плетьми. Мне это не понравилось; я решил проучить наглеца и отнять у него добычу.

   — Ты вздумал прекословить Нитгарду? — удивлённо вскинул брови Гуго. — Но зачем?

   — Уж очень мне хотелось вызволить из плена этого беднягу.

   — Что же ты предпринял?

   — Для начала назвал себя.

   — В присутствии горожан?

   — Вокруг этого крысёнка, припоминаю, стояло много людей.

   — Так вот откуда волнения в моём городе, — Гуго переглянулся с братом. — Ну а дальше?

   — Увидев, что это не подействовало, я схватил этого святошу за пояс, поднял... и уронил.

   — Ты поднял руку на племянника епископа?!

   — Подумаешь, птица! Пусть благодарит Господа, что остался жив.

Гуго покачал головой, подошёл к брату.

   — Не миновать визита дядюшки, — молвил Генрих. Не сегодня завтра придёт плакаться, что его родственнику нанесли увечья. Тебе придётся пообещать ему наказать обидчика, брат. Или он пожалуется папе и потребует выдать ему того, кого хотел истязать Нитгард.

   — Монаха я ему не отдам! — шагнул вперёд Можер. — А если он не угомонится, я разнесу его жилище, а самого повешу. Ваша светлость, — он повернулся к Генриху, — вам стоит только показать мне нору этого попа.

   — Ну, ну, угомонись, прошу тебя, — засмеялся король. — Вот ведь отчаянная голова! Дай тебе волю — и ты разнесёшь весь мой город... Скверно, конечно, что у епископа появился повод прийти ко мне с жалобой на одного из моих людей. С другой стороны, это покажет ему, что его власть — лишь иллюзия. Я хозяин Парижа, а не он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза