Корнилов

В Россию Аладьин, по его словам, вернулся лишь 2 августа 1917 года, но сразу развил активную деятельность. Уже на следующий день он посетил находившегося в Петрограде Корнилова, познакомился с Савинковым и рядом других министров. Как бывший депутат Думы Аладьин присутствовал на Государственном совещании, тогда же вновь встретился с Корниловым и получил от него приглашение посетить Ставку. Откладывать дело он не стал и тут же выехал в Могилев. Здесь он развивал перед Филоненко фантастический план создания своего рода парламента из депутатов всех четырех дум, перед которым было бы ответственно Временное правительство. Покинув Ставку на несколько дней, он вернулся как раз в самый разгар «корниловского дела».

Милюков, относившийся к Аладьину крайне отрицательно, считал его откровенным авантюристом. Своим подчеркнуто «энглизированным» видом, вплоть до вересковой трубки в зубах, он производил впечатление человека, надевшего маскарадный костюм. При этом Аладьин был еще и суеверен до крайности, а когда начинал говорить на свою излюбленную тему о масонах, то и вообще производил впечатление не совсем нормального. При этом он чуть ли не ногой открывал двери министерских кабинетов и присутствовал на самых секретных совещаниях у главковерха. Вероятнее всего это объяснялось тем, что при каждой возможности Аладьин намекал на свою причастность к деятельности английской разведки. Именно как посланца могущественной Британии его принимали и политики, и генералы. Трудно сказать, было ли это так на самом деле. Во всяком случае, Керенский (к слову, отказавшийся встречаться с Аладьиным) называл его весьма важным тайным агентом Англии⁵⁰.

Аладьин, Завойко и прочие своей близостью к главковерху лишь компрометировали его. Пожалуй, лишь один человек, из тех, кто имел влияние на Корнилова, относился к происходящему серьезно и был намерен идти до конца. Мы уже упоминали имя генерала А. М. Крымова. Перед революцией он командовал Уссурийской конной дивизией, действовавшей на Румынском фронте. Воевавший под его началом генерал П. Н. Врангель вспоминал, что Крымов был «выдающегося ума и сердца человек, один из самых талантливых офицеров Генерального штаба, которых приходилось мне встречать на своему пути»⁵¹. Внешне он мало походил на генерала, а тем более генерала-кавалериста. Грузный, если не сказать толстый, он больше был похож на купца или чиновника средней руки. Обычно люди такой комплекции отличаются флегматическим характером, но Крымов был переполнен энергией. Недоброжелатели прозвали его «слон в экстазе», и при всей иронии, сквозившей в этом прозвище, что-то от истины в нем было. В проявлении любых чувств Крымов не знал меры. Он мог разрыдаться, нисколько не стесняясь присутствием посторонних. Конечно, сто лет назад мужчины меньше стыдились слез, но все-таки некая аффектация в поведении Крымова имела место. Забегая вперед, скажем, что это в значительной мере объясняет его самоубийство после неудачи корниловского выступления.

Накануне революции Крымов входил в число заговорщиков, планировавших добиться отречения царя в пользу наследника. Душою этого заговора был А. И. Гучков, сохранивший тесные отношения с Крымовым и в последующее время. Мы писали о том, что в марте 1917 года Гучков планировал поставить Крымова во главе Петроградского военного округа, но тот отказался в пользу Корнилова. Сам же Крымов получил под начало 3-й конный корпус и отбыл на фронт.

Революционный «разгул демократии» Крымов с самого начала принял в штыки. Еще в марте, будучи в Петрограде, он говорил Деникину: «Ничего ровно из этого не выйдет. Разве можно при таких условиях вести дело, когда правительству шагу не дают ступить совдеп и разнузданная солдатня. Я предлагал им в два дня расчистить Петроград одной дивизией — конечно, не без кровопролития… Ни за что: Гучков не согласен, Львов за голову хватается…»⁵²

В апреле по инициативе Крымова на Юго-Западном фронте возникла тайная офицерская организация. Ее ячейки были созданы, главным образом, в полках 3-го конного корпуса и частях киевского гарнизона. Крымов исходил из того, что остановить общее разложение армии уже не удастся. Его план заключался в том, чтобы в случае падения фронта идти со своим корпусом форсированным маршем к Киеву, занять город и отсюда обратиться с призывом к офицерам и всем честным людям. Обратим внимание — осенью Корнилов будет действовать именно так, с той лишь разницей, что базой для него станет Дон.