Корнилов

В день приезда Корнилова в Москву у него состоялась личная встреча с Милюковым. Разговор был очень дипломатичен и не касался впрямую острых тем. Из этого общения Милюков вынес впечатление того, что Корнилов уже окончательно решился на разрыв с правительством. Но и у Корнилова создалось впечатление, что лидеры кадетов готовы поддержать его. И то и другое было результатом взаимного непонимания. Соратник Милюкова по руководству кадетской партией В. А. Маклаков говорил в это время председателю Главного комитета Союза офицеров Л. Н. Новосильцеву: «Передайте генералу Корнилову, что ведь мы его провоцируем, особенно М[илюков]. Ведь Корнилова никто не поддержит, все спрячутся…»⁴⁷

Еще об одной встрече с Корниловым в эти дни рассказал позднее А. И. Путилов. Напомним, что созданное им Общество экономического возрождения России занималось сбором денег в поддержку мероприятий, направленных на противодействие социалистической пропаганде. Во время своего пребывания в Москве Корнилов пригласил Путилова и другого банкира — А. И. Вышнеградского для беседы к себе в вагон. Не тратя время на долгие предисловия, он сказал: «По соглашению с Керенским, я посылаю в Петроград корпус разогнать большевиков. Но разогнать мало, надо арестовать. Чтобы большевики не разбежались из Смольного и чтобы избежать уличного боя, нужно организовать внутри Петрограда выступление… Для этого потребуются средства. Нужно собрать офицеров, юнкеров. Нужны деньги, чтобы разместить людей перед выступлением, кормить. Можете ли вы мне дать деньги?»⁴⁸

Путилов и Вышнеградский ответили, что деньги есть и, хотя распоряжаются ими не только они, скорее всего проблем с этим не будет. Было условленно держать связь с тем, чтобы в нужный момент посланцы Корнилова могли прийти за деньгами. Путилов особо подчеркивал, что у него создалось впечатление, что Корнилов и Керенский действуют заодно. Если это ложь, то непонятен ее смысл. Было бы ясно, если бы Путилов утаил что-то в показаниях на следствии по «делу Корнилова». Но его даже не допрашивали, а своими воспоминаниями он поделился лишь спустя десять лет, когда острота вопроса была в значительной мере снята. Приходится верить тому, что он говорил о настроениях Корнилова. Но, может быть, обманывал сам Корнилов? Говоря, что он действует в согласии с Керенским, главковерх уже тогда готовил мятеж? Скорее всего, это тоже не так. Все было даже не сложнее, а гораздо запутаннее.

Заговор, несомненно, был. Но, если вдуматься, он был каким-то странным. Маклаков, присутствовавший на совещании общественных деятелей с представителями Ставки, позже писал: «Я был поражен и напуган тем общим впечатлением, которое посланцы Корнилова вынесли из этого собрания; это впечатление было, что «общественные деятели» им сочувствуют и их поддерживают. Помню, что я очень резко упрекнул Новосильцева в том, что эти посланцы сознательно или бессознательно ведут двойную игру: говорят нам, что дело уже решено, что выбора нет, в то время как еще ничего не решено, а затем сообщают Корнилову наше отношение к свершившемуся факту под видом отношения к самому проекту»⁴⁹.

Итак, заговор был. Были заговорщики, увлеченно, как дети, игравшие в конспирацию. Все это делалось именем Верховного главнокомандующего, но при этом сам он еще далеко не решил для себя, что он будет делать дальше. Корнилов не верил Керенскому, но продолжал верить Савинкову, он еще не оставил надежды на то, что все вопросы можно будет решить путем соглашения. Но нетерпеливые головы из окружения главковерха подталкивали его к разрыву. Самым досадным было то, что в любой момент большинство из них было готово уйти в сторону.

Мы уже писали о том, что отсутствие у Корнилова близких друзей заставляло его приближать к себе людей случайных и ненадежных. Таковыми были Завойко и Филоненко, в какой-то мере — полковник Голицын. В середине августа в окружении главковерха появилась еще одна таинственная личность — А. Ф. Аладьин. Биография его запутана и содержит сведения, противоречащие друг другу. В двадцать с небольшим лет он был арестован за революционную пропаганду, приговорен к ссылке, но бежал за границу. В Россию он вернулся лишь через девять лет, во время первой революции. В 1906 году Аладьин, называвший себя тогда социал-демократом, был избран депутатом I Думы. В короткий период существования первого российского парламента он получил известность как лидер фракции трудовиков. В том же году Аладьин был снова арестован и снова бежал. Последующие десять лет он прожил в Англии, где занимался коммерцией и журналистикой, а по слухам, не гнушался и вымогательством денег у заезжих русских. С началом войны он стал военным корреспондентом и надел погоны лейтенанта английской армии.