Контрреволюция

Разговоры о необходимости создания офицерских организаций возникли очень скоро после Февральской революции. Инициаторами их являлись полковники Генерального штаба Лебедев[81] и Пронин[82]. Они исходили из положения, что офицерство не может оставаться безучастным по отношению к тем грандиозным событиям, которые развиваются в стране. В числе прочих голосов страна должна услыхать и голос офицерства, но для того, чтобы он звучал громко и авторитетно, надо столковаться, надо объединить свои взгляды.

С этой целью в начале мая в Ставке в Могилеве был созван офицерский съезд, который продлился две недели. На съезде присутствовало свыше 300 офицеров, по преимуществу фронтовиков.

Речи, раздававшиеся на этом съезде, наглядно рисуют настроения офицерской массы в то время.

Большинство офицеров отнеслось к революции сочувственно. Но уже с первых шагов ее развития они увидали в ней угрозу целости армии. Офицеры принимали наличие глубокого расхождения между солдатами и офицерами и видели причину этого в наследии прошлого. Они выражали готовность преодолеть эту рознь, и даже раздавались голоса, высказывавшие опасение, что создание самостоятельных офицерских организаций расширит и углубит это расхождение.

В тот момент офицеры не поднимали разговоров о политике. Свою задачу они видели в укреплении мощи Русской армии во имя «спасения Родины». Во время Гражданской войны офицеры хотели спасать родину от большевиков, в мае 1917 года они думали еще о спасении ее от врага внешнего, вторгнувшегося в пределы России. Но для борьбы с этим врагом они требовали наличия строгой дисциплины в армии. Между тем в опубликовании «Декларации прав солдата»[83] и в насаждении «комитетов»[84] в войсковых частях они видели подрыв дисциплины.

Таким образом, не проявляя прямой контрреволюционности, офицерский съезд в Ставке сразу стал в оппозицию по отношению к Временному правительству.

На этой почве возник некоторый раскол в офицерской среде.

Почти одновременно с могилевским съездом собрался съезд в Петрограде. Он был даже значительно многочисленнее первого, в нем присутствовало до 700 человек, но преобладали представители тыловых частей. Руководили им полковники Свечин[85] и Гущин.

На этом съезде выявились тенденции соглашения с политикой Временного правительства. Поскольку Правительство собиралось продолжать военные действия, съезд стоял также за продолжение войны, в то же время признавая необходимость и целесообразность всех правительственных мероприятий по отношению к армии, т. е. соглашаясь с назначением комиссаров, введением комитетов и прочее.

Могилевский съезд оставил после себя постоянный орган в виде «Главного комитета офицерского союза». Петроградский съезд никаких следов не оставил. Этот Главный комитет в дальнейшем, с нарастанием подлинных контрреволюционных настроений в офицерской среде, явился главной организационной ячейкой в Корниловском выступлении.

Более решительно откололись от большинства офицеры, целиком разделявшие солдатскую точку зрения на войну и на мир. Это были офицеры, сразу воспринявшие революцию в ее конечном воплощении и безоговорочно примкнувшие к большевикам.

В июне 1917 года, вскоре после закрытия офицерского съезда в Ставке, собрались в Петрограде и представители Казачьих войск.

На этом съезде выдвигались уже политические и экономические требования, которые не возникали на офицерских. Офицеры толковали главным образом о войне, о возможности довести ее до победного конца; разрешение всех животрепещущих вопросов русской жизни они откладывали до Учредительного собрания.

Казаки сразу высказали желание видеть в России демократическую республику с широким местным самоуправлением.

Особое внимание они обратили на разрешение аграрного вопроса: в казачьих областях вся земля должна была оставаться во владении исключительно казаков и притом на прежних, дореволюционных основаниях; как будет разрешен этот вопрос в остальной России, им было безразлично.

Казаки ждали, что Временное правительство поддержит их домогательства и со своей стороны готовы были поддерживать правительство Львова – Керенского. С другой стороны, они знали, что программа большевиков по отношению к земельному вопросу иная, чем им желательно, а потому высказывались за борьбу с большевиками.

Таким образом, контрреволюционные тенденции обнаружены были казаками раньше, чем офицерами.

Старший командный персонал по своим взглядам и настроениям представлял обособленную и сравнительно небольшую среду, тем не менее весьма влиятельную в дореволюционное время. Офицерская масса была от нее далека и относилась к ней отрицательно. Яркую картину этого отношения дает частное письмо полковника Генерального штаба Морозова[86] на имя начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева. Письмо это произвело большое впечатление на Алексеева, и он разослал его на отзывы всем командующим армиями. Во всех отзывах говорилось, что письмо полно преувеличений.

Между тем полковник Морозов во многом был, несомненно, прав.