Контрреволюция

Контрреволюция в среде военных развивалась на других основаниях и шла другими путями, чем контрреволюция среди штатских, пока обе не слились в одном общем движении, выразившемся в гражданской войне на всех окраинах нашей Великой Родины.

Вскоре после образования Временного правительства Родзянко предложил мне вести пропаганду за продолжение войны от лица Государственной думы.

Подводя итоги своим взглядам того времени, я должен признать, что, несмотря на наличие во мне больших сомнений относительно возможности продолжения военных действий после издания Приказа № 1 и развившимися в связи с этим настроениями в войсках, я все же не мог согласиться с заключением немедленного мира. Мир, заключенный при нахождении немцев на нашей территории, казалось мне, не мог соответствовать достоинству России. Между тем во мне теплилась какая-то неопределенная надежда на то, что уж один факт сохранения армии на фронте заставит и немцев держать на востоке значительные силы, а это облегчит задачу союзников: они смогут добиться окончательной победы над общим врагом, а нам не придется заключать преждевременного, невыгодного мира. Без особой надежды на успех я все же взялся за «уговаривание» солдат продолжать опостылевшую им войну.

Пропаганда войны в тот момент была делом нелегким.

Во-первых, трудно было преподнести солдатам такие доводы, которые могли бы разбудить в них желание добиться победы во что бы то ни стало. Трудность эта усугублялась наличием контрпропаганды, которую вели газеты «Правда», «Окопная Правда» и другие.

Во-вторых, немалые трудности возникали и при доставке газет и листовок на фронт, потому что и в этом случае встречались противодействия.

Приезд Ленина внес нечто совершенно новое в развитие революции. Ленин с первого дня приезда в Петроград ясно наметил дальнейшие этапы этого развития. Тезисы Ленина казались представителям буржуазии настолько необычайными и неосуществимыми, что поначалу они были даже не столько напуганы, как удивлены.

Серьезнее отнеслись к делу иностранцы. Как следствие проповедей Ленина они предвидели прекращение войны на Восточном фронте, усиление немцев на Западном, возможность проигрыша войны, в лучшем случае затяжку ее на долгий срок.

От имени сербского посланника Сполайковича[77] ко мне явился знакомый мне офицер Качалов, бывавший запросто в доме Сполайковича, и попросил в секретном порядке выяснить, как отнеслось бы Временное правительство к предложению Сербии прислать в Петроград в распоряжение правительства сербскую дивизию, с тем чтобы власть имела в своих руках надежную силу на случай возникновения «беспорядков» и для прекращения «зловредной пропаганды».

Я не сомневался в том, что Сполайкович ведет разведку не по личной инициативе, а с ведома и, быть может, по поручению англичан и французов.

Вмешательство иностранцев в русские дела в то время казалось мне еще недопустимым. В той или иной степени мы стали мириться с ним позднее. Все же я счел нужным довести до сведения министра иностранных дел Милюкова предложение сербского посланника.

Милюков в те дни, как и я, еще надеялся разрешить все наши русские противоречия своими силами и отклонил это предложение.

«Пропаганда войны» стала вскоре встречать энергичное противодействие со стороны Солдатских комитетов, организованных во всех частях в тылу и на фронте. Усиленно распространяя «Правду» и другие газеты того же направления, комитеты задерживали проникновение в части войск буржуазных газет, вроде кадетской «Речи» и полевевшего после революции «Нового Времени».

Надо было принять меры против этого и, в свою очередь, по возможности тормозить распространение большевистских газет в войсках.

Я решил переговорить по этому поводу с командующим войсками в Петрограде генералом Корниловым и с начальником Главного управления Генерального штаба генералом Аверьяновым[78].

Корнилова я нашел в полной растерянности. Ему, военному до мозга костей, было совершенно непонятно то, что делается в Русской армии, на которую он привык смотреть как на послушную начальству силу, без рассуждений, по приказу свыше шедшую на защиту Родины. Теперь эта армия открыто заявляла о своем нежелании воевать. На каждом шагу он сталкивался с необходимостью считаться с решениями Солдатских комитетов, с выражениями «доверия» и «недоверия» начальству, со вмешательством Совета рабочих и солдатских депутатов в его распоряжения. Он приписывал все это нахождению войск в столице с трехмиллионным революционно настроенным населением и надеялся, что на фронте он избавится от всех этих вмешательств, с которыми примириться не мог.