Коньяк Наполеон

"Papa" икнул и, распахнув шею, стянутую футляром, застеснялся: "Простите". Она, светская, то есть без труда усвоившая поверхностную вежливость, сделала вид, что не заметила громкого однако же звука. И "papa" милый, подумал я, опоржнив стакан. И вообще, что у нас есть в этой жизни, у людей? "Papa" может протянуть еще лет десять. Вряд ли, однако, он сможет наслаждаться этим дополнительным временем. На него уже навалилась тяжесть старости, и за плечами его в piano-баре время от времени появляется в рентгеновских лучах смерть. Судя по всему, "Светоносная" его последняя любовь. Зачем же я его

отговариваю, предупреждаю. Возможно, для него положить поросшую седыми волосками тяжелую, набухшую жизнью руку на ее белую грудь - уже удовольствие безграничное... Завтра же куплю новый замок... Ha часто теперь, но "Светоносная" приезжает .ко мне вдруг среди ночи, вваливается, шумит, хохочет, требует любви и внимания. Теперь iia нужно будет отказаться от взрывающих мое достаточно одинокое существование ее визитов в его пользу. Жаль... Нет, не куплю замок, почему я должен быть благородным...

Как глупо, что весь романтизм еврейского Хэмингвэя, вся живот-ная жажда жизни "Светоносной", все мое честолюбие бывшего юноши из провинциального города, проделавшего долгий путь по нескольким странам и континентам, прежде чем найти первого издателя, мое одиночество, их страсти - все свелось к простой хозяйственной дилемме: пойти ли мне в BHV и купить в подземелье его, в sous-sol, новый замок или не купить? На мою дверь, сквозь щели меж частями которой преспокойно можно разглядеть лестничную площадку и взбирающихся на оставшийся верхний этаж студенток и baby-sitters, разве вообще нужен замок? Старик бредит, я слушаю старика, зачем? Старику кажется, что я - его соперник, но это романтическая чушь из репертуара его поколения. Мы оба - и он, и я, - только части ее жизни. Есть и другие части. Старик полагает, что если она перестанет заваливаться среди ночи ко мне, то тут же станет приезжать к нему в его хорошо оборудованную под крышу на Севр-Бабилон? Нет, pa?a Тебя она бережет для выходов в дорогие кабаки или в места, подобные тому, где мы сейчас сидим, где один drink, если не ошибаюсь, стоит полсотни франков, а сколько стоят бутылка виски плюс бутылка "Дом Периньен", которую они уже высадили, я затрудняюсь сказать. Наверняка вдвое больше моей месячной квартирной платы.

Хэмингвэй попросил прощения и удалился походкой старого мо-ряка в туалеты и телефоны.

-Мне кажется, у тебя плохое настроение. Что случилось? - голос медсестры, только что вытащившей обгорелого морячка из горящей шлюпки. Когда хочет, она умеет.

- Я не совсем понимаю, какова моя роль в этом старомодном спектакле? С восьми вечера он ноет и просит меня от тебя отказаться.

- И что ответил ты? - очень заинтересованная интонация. - Отказался, конечно?

- Как можно отказаться от того, что тебе не принадлежит, а? Ты тоже можешь от меня отказаться, если хочешь.

- Значит, ты от меня отказался?

- Слушай, не придирайся к словам. Я просто объяснил лунатику, что ты существо дикое и никому принадлежать не можешь, а бродишь сама по себе. И что я не имею на тебя никакого влияния.

- Ты имеешь на меня очень большое влияние.

-Я?

-Ты.

- Вот уж не ожидал. Необыкновенный сюрприз. Я скорее считал себя твоим другом детства. И как другу детства, думал я, мне принад-лежат некоторые несомненные привилегии. Например, право на вы-слушивание твоих любовных историй со всеми их приятными и не-красивыми подробностями вроде этой последней - кто был во фраке, кто держал за руки, у кого из двоих был лучше запах и член... Но влияние... Ты что, хотя бы раз изменила свои намерения в результате разговора со мной?

- Изменяла. Я тебе...

- Ты мне изменяла?! Ты не можешь мне изменить хотя бы пото-му, что я никогда тебе ни в чем не верил.

- Я оговорилась. И недоговорила. Не извращай смысл моих слов.

- Я понимаю, что ты оговорилась, но, правда, не очень морочь старику голову, а? Все мы будем старыми, и мне жалко в нем себя са-мого, каким и я стану когда-то.

- Я не буду старой. Я покончу с собой.

Я подчеркнуто иронически расхохотался. Однажды она мне сказа-ла, что, так как сама она не способна писать книги или рисовать картины и практикует взамен искусство жизни, то я - как бы ее пред-ставитель, заместитель в мире искусства. И потому она хочет мне про-тежировать. Протежировать? Тогда я согласился, смеясь. Теперь моя покровительница сообщает мне о своем желании избежать обязанно-стей протежэ, хочет покончить с собой, когда она станет старой. Сей-час ей 27.

- Весь фокус в том, darling, что ты всегда будешь чувствовать, что ты еще не стара. Недостаточно стара, во всяком случае, для того, чтобы покончить с собой.

- Не называй меня darling. Это пошло. В каждом фильме он назы-вает ее "darling".

- Хорошо. "Светоносная", как называет тебя наш общий друг Давид.