Коньяк Наполеон

Весь зал наблюдал прибытие "Светоносной". Толпе постоянно не-чего делать, и она пользуется малейшим поводом, чтобы чуть разв-лечься. Русская женщина явилась в лиловой шляпе с набором цветов вокруг тульи и с недоразвитой вуалью, доходящей ей до верхней губы. Такие шляпы возможно разыскать в парижских шляпных магазинах, однако, чтобы водрузить такую шляпу на голову и отправиться в ней по улице, требуется известное мужество. Посему только "Светоносная" да еще, может быть, десяток дам столь же отважных, как она, раз-гуливают со странными сооружениями на головах. Голые груди "Све-тоносной" покоились в чашечках из черных кружев, легкодоступные обозрению, так же, как и весь левый бок, включая места, которые обычно покрывают трусики. Внизу ноги и колени "Светоносной" взбивали пену черных и лиловых кружев - выбивали какую-то испано-цыганщину.

- Baby - чмок.

- Bon soir, papa - чмок-чмок.

Господи, она называет его "papa", он ее - "baby".

Из всех возможных вариантов ласкательных имен оба кривляки выбрали эти, самые употребительные.

- Привет. Ты, конечно, не можешь встать, чтобы приветствовать женщину...

Голос был злой. Я нарочно лениво поднялся с табурета.

- Я встаю, чтобы поприветствовать женщину.

- Тебе никогда не сделаться джентльменом.

- Я активно не хочу делаться джентльменом. Это, должно быть, ужасно скучная профессия. Еще скучнее писательства.

Старый коллега уступил ей свое место. Она, шурша нарядами, оп-устилась большой молью на сиденье. Давид Хэмингвэй топтался, не зная: что дальше делать. Сообразив, взял табурет от соседнего, полупу-стого стола. Сел. Поглядел на нее, потом на молодого коллегу.

Она брезгливо передвинула к еврейскому Хэмингвэю его бокал и бутылку.

- Виски лижите... Фу...

Сейчас она потребует шампанского. Я не сомневался в этом нисколько. Русская женщина всегда хочет шампанского. Зимой и ле-том, ночью и днем, в городе и в деревне.

- Бутыль "Дом Периньен" - объявил Давид нашему официанту в смокинге. Она его уже успела выдрессировать. Хэмингвэй уже не спрашивал "Светоносную", что она будет лизать.

- Ну, мужчины, беседуете?

"Светоносная", довольная предстоящим распитием бутыли едко-шипящей, хорошо замороженной, дорогостоящей жидкости возлегла спиной на сидение и оглядела меня и старого Хэмингвэя из-под шляпы. Снисходительно. Темно-серые очи ее с одинаковым пренебре-жением скользнули по нам обоим. У меня не было денег, и никто меня не знал. У него были деньги, и его знали в мире, по нескольким его книгам были поставлены фильмы, но он был стар, у него "хуй не стоит, а туда же, лезет..." Я опять вспомнил, что мне тоже предстоит стать старым, задумался о будущем моего хуя, и потому тепло погля-дел на него, а на нее - зло.

- Что? - спросила он встревоженно.

Я бы ей не постеснялся сказать, что, но он понимал по-русски. За-чем он ее пригласил, было мне малопонятно.

- Счастлив тебя видеть, - сказал я. И посмотрел на нее так, как она на нас, снисходительно.

Кто она такая в конце-концов, даже если ее никогда не загорающая очень белая кожа обтягивает красивые мышцы лица, задницы, ног и всех других частей, по которым мужчины шарят глазами и руками. В хорошо питающемся человеческом европейском обществе все больше становится приятных глазу и пальцам экземпляров женского пола. Количество обесценивает качество.

- Я вижу. - И к Хэмингвэю - Какой вы сегодня красивый, папа... Загорели, помолодели. Белый френч Вам ужасно идет.

Светская любезность, плюс желание позлить меня. Она уверена, что я в нее влюблен. Так же как и он, и минимум все мужское насе-ление зала.