Конец партии

— Зря я думал, что вы умный человек, а вы не видите дальше собственного носа, чего уж тут удивляться, что вас посадили в тюрьму, а царя скинули с трона. Или вы тоже считали, что никакого заговора нет и «они» не посмеют?! Или я не прав в том, что освободил вас и привлёк на свою сторону?

— Я под домашним арестом, — буркнул в ответ Щегловитов.

— Вы не под арестом, а под моей защитой. Потому как без охраны вас быстро приберут к рукам другие, и долго вы не проживёте.

— Я не боюсь смерти, — сверкнул глазами Щегловитов.

— А я боюсь! А тот, кто теряет страх, долго не живёт. Инстинкт самосохранения для того и нужен, чтобы сохранить род человеческий от глупых поступков. Именно глупых, которым подвержены как дураки, так и умные. Интеллект здесь не имеет первостепенного значения. Увы, совершают ошибки все.

— Что вы хотите от меня? — угрюмо спросил бывший министр.

— Хочу, чтобы вы подготовили контрпредложения американцам. Меня интересуют сельскохозяйственные машины, железные дороги, доставка паровозов и вагонов, поставки оружия, особенно ручных пулемётов. Именно ручных, а не станковых. Ещё броневиков и аэропланов, но в меньшей степени. Естественно, для всего этого нам придётся брать у них кредиты. Следовательно, нужно договариваться и о них, на приемлемых для нас условиях.

Прошу обсудить все эти вопросы с профильными министрами без моего присутствия. И предупредите всех, чтобы отнеслись к этому максимально серьёзно. Ни одно соглашение не должно пройти мимо меня. Мне надоело слушать глупости от умных людей. Хочу вас и прочих предупредить — на всех меня не хватит. Запомните, Иван Григорьевич, я знаю то, что хочу и вижу цель, которую могу достигнуть, в отличие от вас всех. Плеханов и ему подобные создали себе в уме идеальную картину свободы и равенства, большевики решили всё разрушить до основания и проклясть, а затем построить новый утопичный мир, который рухнет, не прожив и сотню лет. Вы же весь в плену собственных иллюзий бродите в темноте стародавнего невежества, в упор не замечая тот тусклый свет, что осторожно сочится сквозь плотно закрытые ставни. Не хорошо-с.

Щегловитов мотнул головой.

— Какая муха вас укусила, Александр Фёдорович? У меня и мыслей не было вас в чём-то упрекать.

— Це-це меня укусила. В общем, так, — Керенский резко взмахнул рукой, — как только все созреют до конкретных предложений, я предлагаю созвать заседание в узком составе, включив туда только тех, кто заинтересован в этих вопросах, с теми и будем разговаривать, остальные пусть отдыхают или приезжают в конце года, если смогут. Вот, собственно, и всё. Поэтому жду завтра от вас доклада о готовности к совещанию. Тем более, что американцы и сами хотят форсировать эти события. Им ведь невтерпёж.

— Я вас понял, — Щегловитов устало потёр глаза. — Вы всё хотите завязать на себя. Ну, что же, сил вам для этого. Ответственность высока.

— Ничего, с вашей помощью, да с помощью народа справлюсь, — усмехнулся в ответ Керенский.

— Ну-ну, — скептически проговорил Щегловитов и замолчал.

Керенский выдержал паузу, за которой ничего не последовало, и вышел из кабинета Щегловитова, направившись к себе.

***

Утром следующего дня в кабинете Керенского зазвонил телефон. Сняв трубку, он привычно представился.

— Александр Фёдорович? Это Блюменфельд. Американцы требуют вас и весьма удивлены, что я не могу принять решение без военного министра о подписании договора о намерениях.

— Так подписывайте. Обещать, это не значит жениться.

— Ну, это же не серьёзно!

— Согласен, но ведь мы договаривались сегодня вечером провести общее совещание.

— Но американцы требуют начать раньше.

— Хорошо. Давайте тогда соберёмся в составе: вы, я, Шипов, Чаянов, Второв и Терещенко. И с американской стороны должно быть столько же человек.

— А как же другие министры, тот же Юренев и Коновалов?

— Мы им всё расскажем потом. Я — Коновалову, а вы — Юреневу. Ничего страшного в этом нет, и раз американцы требуют, то перенесём встречу на утро, чтобы мы могли начать переговоры подготовленными. Требовать они будут у себя в Америке. Прошу вас направить ко мне в кабинет Чаянова со своим переговорщиком, Шипова со своим и Юренева со своим. Этого будет достаточно. Всё, я жду! — и Керенский бросил трубку.

Герман Фаддевич, уж, на что был спокойный, и то невольно ругнулся, положив трубку на рычаги. Власть его опьяняла, ну что же, он с помощью Мазе и других евреев попробует противостоять Керенскому. Неявно и постепенно, но неумолимо. Они поднимут восстание, пока это ещё возможно. Правда, он не догадывался, что и за Мазе, и за ним плотно следили, но не так, как он предполагал, а гораздо глубже. В конце концов, для многих деньги и положение гораздо важнее национальной принадлежности.

Первые посетители к Керенскому зашли по вопросу продовольствия. Сначала заглянул Чаянов, а вслед за ним уверенной походкой плейбоя, то есть ковбоя, зашёл и Сайрес Маккормик.

Сунув руку для рукопожатия, он взглянул на кобуру с люгером, с которой Керенский не расставался даже в туалете, хмыкнул, но ничего не сказал.