Конец "черной тропы"

— Ты что к слову цепляешься? Какого рожна тебе надо? Не подходи больше, ни слова не скажу! Веди куда надо... меня... надрайонного! Да я сам удавлю любого вот этими,— затряс он огромными волосатыми ручищами.

— Добре, Зубр, такая возможность у нас завсегда под руками. Уважу тебя, только не ори, хотя и в лесу находишься. Но прежде скажи, зачем с Совой на хату к Сморчку залез, крайний запасник высветил. Почему не выполнил запрета Хмурого?

— Никакого запрета не было, до меня не доходило,— сразу вспомнил Гринько Артистку, понял, откуда ветер дует. Коварная бабенка уже донесла, а он расщедрился, серьги ей золотые подвалил.— Ну а с Совы сами спросите. Мне лично Хмурый на крайность дозволил укрыться у Сморчка. Перед ним я и в ответе. Ерунда какая-то. Только и делов, значит?

— А сколько Сову до последней встречи не видел? — не отставал Рысь.

— С рождества Христова, друже эсбэ,— напевно, с ударением на каждом слове, ответил Зубр.

— Ну и как он?

— Что, «как он»? A-а, пить начал, я его дважды предупредил, сказал, не хочу, чтобы моего эсбиста потрошило чека. С угрозой предупредил.

— С угрозой, говоришь...— медленно, о чем-то своем думая, повторил Рысь.

Зубр не знал, что и предполагать. Эсбист что-то нащупывал, не имея, по-видимому, доказательств прямой его вины.

Упоминал лишь Угара и Сову, Сморчок тут не в счет. Однако тревога не покидала его.

Вскоре явились двое здоровенных мужиков, с которыми Зубр чуть ли не бок о бок ночью пришел сюда, без лишних слов, как на расправу, пригласили: «Пошли!» Й таинственно молча повели от сторожки в глубь леса. Вот когда все напряглось, сжалось в нем. Гринько хорошо знал легких на расправу эсбистов, карающих даже при малом сомнении в верности.

Зубра скоро привели к стогу на поляне, возле которого он увидел лежащего со скрученными назад руками Сову. Его разбитое в кровь лицо трудно было узнать. Тот попытался что-то сказать, узнав своего вожака. Наверное, хотел просить защиты, не иначе, но его рассеченные, опухшие губы лишь бессвязно, нервно вздрагивали.

И посуровело лицо Зубра. Для пего неважно сейчас было, виновен тот или нет. Он был готов, даже хотел тупорылым сапожищем поставить точку на недавней своей угрозе Сове.

— Узнаешь помощника? — вкрадчиво тихо спросил Рысь.— Так вот, он признался, что с зимы работает на энкавэдэ, продал Угара, того чуть трижды не схватили чекисты. А вот как тебя он не заложил — башкой мотает, ничего сказать не может. Ты давай его сам спроси, а я посмотрю на ваш контакт.

Наступал опаснейший момент. Сова не может говорить. Как же его допрашивать? Он будет дополнять свое мычание отчаянными жестами, и кто его знает, как их поймет краевой эсбист. Тут легко и самому стать виноватым.

— О чем мне его спрашивать? — всем своим видом выразил готовность приступить к делу Зубр.

— Спрашивай, ты один работал на энкавэдэ или с кем еще?

Так и знал Гринько: Рысь будет стремиться прицепить его к обреченному. Подсел на корточки к Сове, слово в слово повторил вопрос.

Сова вяло поднял на него глаза, отрицательно повел головой, отчетливо тихо произнес:

— Чист... я...

Зубр не поверил, что Сова чист, хотя червь сомнения точил его. По привычке со всей силой тычком ударил пытаемого в зубы, не заметив даже, что они уже выбиты.

— Погодь-ка! — ухватил его за руку Рысь.— Я тебе допрашивать велел, а ты пришибить хочешь. Я еще не все выяснил.

Он стал хлестать поникшее лицо Совы, приподнял того за подбородок, дождался, когда он приоткрыл глаза, и гаркнул:

— Зубр продался чекистам?!

И все поразились отчетливому ответу:

— Чист он...

Рысь распрямился и рукой показал Зубру, чтобы тот поднялся с корточек. И когда надрайонный проводник встал перед ним, ровным спокойным тоном сказал:

— Где твой кривой ножичек с костяной ручкой? Достань-ка, покажи... А теперь кончай его, ночную птицу. Давай!

Зубр расстегнул ворот рубахи, засучил рукава — он всегда соблюдал этот начальный ритуал палача, шматка сала только не доставало, которым он всегда наслаждался после убийства жертвы. Он был готов и обернулся к Рыси. Тот согласно кивнул — начинай! — и крикнул:

— Волоки его сюда, на середину!

Сова не держался на ногах, его опустили на колени, подхватив под руки. Зубр неспешно подошел к нему, резко, будто изловил муху, ухватил за волосы, запрокинул голову, подержал его так напоказ и коротким ударом ножа по шее Совы безошибочно вскрыл сонную артерию.

И еще без малого ночь пробиралась группа Рыси вместе с Зубром до лесного хуторка Веселка в Иваничевском районе — далеко проникли, аж под Заболотцы, рядом с Львовской областью. Беспокойства Гринько не чувствовал, шел все больше рядом с эсбистом. Но пистолет ему не вернули.

На хуторе они оказались как-то неожиданно, уже затемно. Зубру отвели каморку и велели спать. Сказали: надо будет — позовут. В другом случае, если бы не пережитое за сутки, он наверняка бы оскорбился таким приниженным обращением. Ведь бывало, Хмурый желал его видеть немедленно, в любой час. И почет ему оказывался с бесконечным «пожалуйста»! А тут будто ординарец чей-нибудь.