Конец

Он двигался все медленнее и медленнее, потом наконец сел на бордюр, сгорбившись и тяжело дыша. На доме напротив рельефные карнизы заменили на гладкие белые. Неудивительно, ведь их легче красить.

Спотыкаясь, он брел вниз по улице к дому миссис Марини. Кажется, потребовалось часа три, чтобы до него добраться. В рыбной автолавке на углу Двадцать девятой купил судака. Самого большого, серебристого, с грозными зубами. Он умирал от голода.

– Вам с головой или без? – спросил дерганый, явно плохо питавшийся молодой человек с серым лицом и стряхнул на асфальт лед с рыбины, так похожей на него самого.

– С головой, – сказал Энцо, и парень завернул товар в плотный пергамент и наспех, неплотно перевязал оранжевой лентой. Кроме того, у уличных торговцев Энцо купил пакетик лакричных конфет, пакет вишен и пучок петрушки.

Его вина была не в том, что он не бил мальчика, а в том, что он не бил его с пылким желанием изменить, потому для мальчика трепка была бы лишь платой за полдня непослушания и не считалась позором. Энцо быстро отходил, вот он уже купил ему конфет.

Входя в кухню миссис Марини, он еще тяжело дышал. Болели икроножные мышцы. Она стояла у раковины и лущила горох.

– Выйди за дверь и постучи, – произнесла она.

Он вышел. Он всегда строго придерживался правил и соблюдал их даже тогда, когда они уже лишались смысла.

Она подошла к двери.

– О, мой Энцо! – сказала она и саркастически распахнула объятия. – Что это за сверток, который завязывал парень, впервые в жизни увидевший веревку?

Он передал ей рыбину. Затем снял ботинки, прошел в дальнюю комнату, где на диване спал мальчик.

Он бросил пакетик с лакрицей ему на грудь. Мальчик открыл глаза.

– Привет, па, – сказал он.

Энцо сел и принялся тереть икры ног. Сильные ноги мальчика победили.

– Ты будешь меня слушаться, – сказал он.

– Рад тебя видеть. Услада для уставших глаз. – Его глаза были закрыты. Мясистые, припухлые, похожие на женские губы растянулись в улыбке.

– Не умничай мне тут, – сказал Энцо. – Говори, что с перцами и фасолью.

– Я забыл.

– Он забыл, ясно вам?

– Я забыл, что ими надо заняться.

Энцо поднялся и принялся вытягивать ремень, пытаясь придумать, чтобы такого сказать, что пробьет эту стену доброжелательности мальчишки и стряхнет эту маску с его лица.

– И ты еще лжешь, – добавил в отчаянии.

– Прости, я понимаю, что это плохо. Но я не знаю, что сказать, чтобы было хорошо.

– Вставай, я тебя выпорю.

– «Вставай, я тебя выпорю», – как попугай повторил мальчик.

Сходство было почти идеальным. Невероятно. Настоящий талант, ему можно выступать в цирке. Энцо устало покачал головой, подумав, что его мальчик становится мужчиной, который так и не уяснил, что надо отказаться от дешевого соблазна быть интересным другим людям – в эту игру можно забавляться снова и снова и никогда не пресытиться.

Из кухни донесся звук уверенного и сильного удара миссис Марини, обезглавившей судака.

– В моем доме я король.

– Но это не твой дом, – заметил мальчик, вытянув палец.

– Что ж, да, – сказал Энцо, вновь надел ремень и застегнул. Мальчика он выпорет позже, на сытый желудок. Так будет лучше.

– Возьми лакричную конфетку, – предложил мальчик, разорвал целлофан и с наслаждением вдохнул химический аромат сахарина, который презирал его отец.

Энцо Маццоне был приверженцем устоявшихся моделей поступков, он с ними сжился, например, в выходной после обеда он покупал мальчику что-то вкусное, хотя это могло противоречить урокам, которые он пытался преподать в другое время.

– Я твой повелитель, – сказал Энцо.

– Без сомнения, – согласился мальчик.

Миссис Марини сварила из рыбьей головы бульон и заправила рисом. И еще горох к самой рыбе, которую пожарила на сковороде. В финале подала грушевый пирог, купленный у Рокко.

Миссис Марини и Чиччо пили кофе, а Энцо потягивал воду из-под крана, накидав в стакан дюжину кубиков льда для коктейля. Он придерживался теории, что во время еды пить не следует, чтобы не нарушать кислотность желудка. Ледяное дыхание морозилки было отвратительно, да и сама вода казалась едва ли пригодной для питья, если сравнивать с той, что он привозил в бутылках с фермы свекрови. Обжигающе холодная вода с легким запахом серы вызывала сентиментальные чувства. Они имели над ним власть большую, чем ему бы того хотелось.

(Был у него дядя, холостяк, почти аскет, звали его Грегорио. На время жатвы он забирал Энцо у отца в работники. Так этот Грегорио пил воду только из собственного колодца и только сразу из ведра, подняв на поверхность. С ним Энцо делал так же и даже приучил себя получать удовольствие от ожидания глотка свежей воды. Завершив к концу дня работу на склоне холма, не испив с обеда ни капли, они рысью летели к дому дяди, расположенному у стен города, в трех милях. Весь их путь освещало заходящее солнце, ботинки они несли в руках. Дядя поднимал ведро из колодца, и Энцо пил, чувствуя, как сводит зубы, пульсирует внутри нерв, а пищевод отзывается болью, пропуская через себя воду.)