Конец

Пожилая дама в черном объемном парике сидела на скамейке в тени передней веранды и срезала зерна кукурузы с початка в таз.

– Энцо! – выкрикнула она, заметив его через защитный экран. – Иди сюда.

– Отдайте мне его, – повелительным тоном произнес он и встал рядом с бегонией прямо у перил.

– Но его у меня нет.

– Хабеас корпус, – пробормотал он.

– Его здесь не было. И сейчас нет.

– Я получу его голову. Вы понимаете?

– Поднимайся. Я возьму на себя роль судьи, раз ты вздумал обвинять тогда, в баре. Он хороший мальчик. Оставь его.

Энцо поднялся в прохладное, тенистое помещение без паутин и жуков. Разложил стул и сел. Потянулся к тазу.

– Убери свои грязные руки от моей кукурузы.

– Что это значит? Вы ведь ненавидите кукурузу.

– У Дома Ламана излишки урожая, он считает, что делает мне одолжение. Эту корзину с куриным кормом он нес через пятнадцать кварталов под палящим солнцем. Пот лил с макушки фонтаном, ты бы видел. Я ничего не сказала ему из вежливости.

Она подняла на него широко распахнутые глаза, взгляд ее говорил: «Прошу, избавь меня от этой кукурузы».

– У меня колит. Мне нельзя есть кукурузу, – сказал Энцо.

– Может, Чиччо?..

– Мальчишка ничего не получит, – перебил он. – Пусть поголодает.

Она ушла в дом и принесла половину сэндвича с салями, лежалый салат, вилку и мятую льняную салфетку.

Энцо решил, что это оставшееся от обеда мальчика. Он настаивал, чтобы она сообщила о его местонахождении. И принялся жевать сэндвич.

– Не думай, что сможешь меня запугать, – сказала она и добавила на английском: – Иди ищи этого прохвоста в другом месте.

Она подумала, что, если заставить его тщательно вымыть руки, он мог бы помочь с кукурузой, потому он был отправлен в дом, где долго вычищал смазку и следы раствора из каждой складки и трещинки на ладони. Весь день он клал кирпичи на стройке нового торгового центра на окраине – высотой в три этажа и длиной в целый городской квартал, без единого угла и окна, похоже на мавзолей диктатора. Он работал вдвое медленнее, чем несколько лет назад, но успевал вдвое больше. Стал блестящим образцом современной техники, никакого лишнего веса в теле, четкий в движениях, «человек-автомат».

Он вернулся на веранду, скрытую от солнца нависающими пышными кронами деревьев, дул легкий ветер с привкусом спелых овощей. Ниже по улице люди поливали из шлангов проезжую часть и тротуары. Сосед, Ларри Ломбарди, обрезал какой-то электрической штуковиной азалии.

– Левую, – распорядилась миссис Марини.

Энцо протянул руку для осмотра. Она раздвинула пальцы, придирчиво изучила кутикулу, и выпирающий бугорок у большого пальца, и волдырь прямо над ногтем среднего.

– И это «чисто»? – спросила она. – Ты воспользовался щеткой?

Мизинец на левой руке не сгибался, оставался торчать, когда он сжимал кулак. Во время войны его заставили зарегистрироваться как иностранца вражеской национальности; служащий пытался снять отпечатки пальцев, но кожа стала гладкой, как стекло, из-за постоянного контакта с бетоном и мешалкой. Он не мог бросить крученый мяч, потому что не мог правильно его держать.

Он склонился над тазом и принялся яростно отрывать зерна, пыльца бегонии проникала сквозь защитную сетку.

– Он тут поел или вы собрали ему еды с собой? – спросил Энцо, тряхнул гладким ухом и чихнул, уткнувшись носом в плечо.

– Не надо мне угрожать.

– Наверное, с ним был тот славянин.

– Ты ошибаешься, если полагаешь, что меня так легко сломить.

– Он ушел в центр города играть в мяч с этим гаденышем Рикки, в то время как перцы гниют, а вы его защищаете, – сказал Энцо.

Мальчишке было пятнадцать лет. Он был умнее отца, но еще не знал об этом. Он утверждал, что не отличит помидор из магазина от помидора из сада. Он отказался учиться играть на аккордеоне, и Энцо обернул инструмент куском бархатной ткани, потом убрал в футляр и спрятал на чердаке дома, который купил через год после рождения мальчика. Все, чем Чиччо хотел заниматься в личное свободное время, как он его называл, – это играть в мяч и драться. Как будто его кто-то спрашивал! Энцо отправил его на все лето к Патриции работать на винограднике, надеясь, что одиночество сделает его крепким. Мальчик был уже слишком взрослым для соглашательства.

Лицом Чиччо походил на хаунда. Нос был длинным, узким, значительно выдающимся вперед, большие глаза посажены близко. Как-то резко появилась обильная растительность, волосы росли даже на прыщавых плечах. Зубы пожелтели от кофе и батончиков «Марс». Возможно, схожесть с собакой была вызвана удлинением лица, завышенным лбом из-за отступающей линии роста волос. Рост его был чрезмерным, как пошлый анекдот.

Они закончили с кукурузой и зашли в дом. Она положила на стол буханку хлеба, рядом поставила миску с грибами. Энцо взял один и пожевал, затем поднялся и принялся рыться в кухонных ящиках в поисках колоды карт, незаметно выплюнул пережеванный комок в ведро с очистками для сада. Гриб был сырым.