Конец

Он даже не ходил на выборы, не представлял, как в прямом смысле слова проводится голосование. По закону – так, по крайней мере, думал Энцо – он даже не считался гражданином США. Когда в Европе шла последняя война, ему запретили летать на самолете, пользоваться радио с короткими волнами и иметь фотоаппарат. Его это ничуть не удивило и не оскорбило. Ограничения были сняты в 1943-м, Энцо узнал об этом еще пять лет спустя. Мальчишка тоже не интересовался политикой.

Точнее, он мог рассказать вам все о сражении при Типпекану, о том, как вносились поправки в Конституцию США, но к насущным событиям настоящего он был равнодушен.

Энцо следил за событиями в Корее встревоженным взглядом отца, у которого есть сын-подросток. Сейчас там все забуксовало, но он был уверен, что скоро разразится новая война, которая затянет в свою бездну Чиччо и погубит его.

Эдди пригласил их остаться на ужин, который Филлис приготовит, как только вернется с работы. Мальчик, извинившись, сказал, что они уже ели.

– Тогда кофе? Мороженое? Пиво?

– Нет, спасибо, – поблагодарил Энцо, – я не пью пива.

У мальчика случился приступ моргания – так он делал всякий раз, когда знал, что должен молчать, но очень хотел вставить какой-то ироничный комментарий.

Энцо ткнул пальцем в мальчика:

– Он тоже пиво не пьет.

И все рассмеялись:

– Ха-ха.

Они зашагали к дому. Энцо сжал большой и указательный пальцы так, что между ними с трудом прошла бы и спичка, и поднес их к самым глазам мальчика.

– Ты по краю прошел, – сказал он.

Чиччо похлопал его по плечу, как старого приятеля.

Они приостановились на светофоре на углу Чагрин. Мальчик стоял на мостовой, а Энцо – на тротуаре, потому они были почти одного роста, и он мог разглядеть поры в грязных ушах мальчика.

Чиччо просунул три пальца между пуговицами своей кофты из джерси, оттянул ткань и отпустил, хлопнув, чтобы хоть немного просушить пот, пропитавший шерсть, и тут его отец понял, что весь день мальчик нарушал одно из важных правил дома.

– Подожди, – сказал Энцо. Ноздри его раздувались, втягивая запах мальчика. – Все мужчины нашего дома всегда носят майку, это закон. Повтори.

– Да какое твое дело? – произнес Чиччо, повернув голову к потоку ветра. – Тебе надо, чтобы я выглядел как ты, вот и все.

Энцо прикусил губу. Поднял руку, повернув так, чтобы костяшки были направлены на лицо мальчика, и ударил.

Из перекосившегося носа Чиччо закапала кровь, словно награда.

– Твою мать, – тихо сказал мальчишка.

– Посмотри, на кого ты теперь похож, – произнес Энцо.

Быть отцом – это вести запутанный гроссбух, в который входят: угрозы, слежка, свод правил, предписаний и запретов, кара и возмездие, оскорбления, взлом и проникновение, нападения и избиения, а еще сигареты, еда, латынь и тригонометрия, «Делай, как я сказал», «Неси ножницы», «Квадратный корень из двух разделить на икс», «Я сказал тебе использовать колодки для обуви, а ты не использовал». Когда ведешь машину, можно курить, держа сигарету в левой руке, потому что мальчик переключает передачи. На дороге отцовства то в горку, то под горку, и в итоге проклятый мальчишка выжимает тебя досуха.

«Встань, я тебя выпорю». «Ты еще не знаешь, что хорошо, что плохо». «Не чавкай». «Выключай свет, когда выходишь из комнаты». Бриллиантон. Стирка.

Быть сыном – презирать правила и того, кто пытается их установить, понимание, что следят за каждым твоим шагом. Ложь, капризы и бойкая говорливость. Бег во весь опор. «Скоро, очень скоро, старик, я тебе тоже врежу».

Кармелина, мать мальчика, ушла от них между полуднем и четырьмя часами дня 8 августа 1946 года, когда мальчику было девять лет.

Когда Чиччо окончил восьмой класс (два года назад), Патриция предложила забрать его у Энцо и пристроить на работу на ферме. Энцо договорился с профсоюзом об обучении ремеслу – Чиччо выглядел тогда на шестнадцать. Однако, к несчастью, в тот год начали требовать свидетельство о рождении для подтверждения достижения минимального возраста, и заботы о карьере Чиччо пришлось отложить. Почему бы не отправить его на ферму, где он и так проводит большую часть лета и может быть полезен? Это не нравится Энцо, вот почему. Он дал мальчику свою фамилию, Маццоне. Понятно вам? Он приобрел, а не арендовал. Он пойдет учиться дальше.

Он решил отдать мальчика в ремесленное училище, расположенное выше на их улице, но миссис Марини заявила, что это полумера, что он должен поступить в гимназию в центре, ту, что была основана в 1880-м группой священников-иезуитов из Мюнхена; они, кстати, покупали обувь у ее мужа. Чиччо должен изучать языки и богословие, а не столярное дело. И она готова за это платить.