Конец

Энцо школе не доверял. Например, не пытаются ли они сделать из Чиччо миссионера? Большинство священников, преподававших там, были рождены в Европе, что стало для Энцо подтверждением того, что они хотят выманить мальчиков из дома и бросить на произвол судьбы; а для миссис Марини служило гарантией, что правила не будут глупыми. Ни один из них не спросил мнение мальчика. Он пойдет туда, куда скажут. Если не считать работу по дому, он был человеком внушаемым (еще одна причина держать его подальше от церкви, как считал Энцо). Они все равно не примут его, рассуждал он, да и не должны. Такое обучение для детей из семей среднего класса, не для сыновей таких, как он.

Миссис Марини назначила собеседование. Они втроем ехали в трамвае в город: мальчик стоял, держась за прикрепленный к потолку ремень, а двое его старших сопровождающих сидели на шаткой деревянной скамье и спорили, сможет ли он сдать экзамен, хотя ни одному из них не было известно, на какую тему его будут экзаменовать. Чиччо, прилизанный и веселый, насвистывал сквозь зубы, пока миссис Марини не шикнула на него: он мешал окружающим.

Так называемый экзамен представлял собой пятиминутную беседу на латыни со старым монахом франко-канадцем, который объявил Чиччо «непригодным», после чего была проведена двухчасовая тренировка на футбольном поле.

После полудня они предложили Чиччо начать обучение с осеннего семестра при условии, что весь август он будет тренироваться дважды в день.

– Это школа или конюшня?

Миссис Марини потребовала пригласить директора школы – подтянутого и моложавого лицом американского священника ирландских корней, подол рясы которого был испачкан известкой, ею обозначались границы футбольного поля. Он нес какую-то чепуху о всестороннем развитии мальчика, но у нее не было желания его слушать.

Она изо всех сил пыталась справиться со стрессом. Первоначальный энтузиазм отправить Чиччо в школу был подобен горшку с молоком, которое слишком быстро довели до кипения, и в нем образовались сгустки. Она решила, что это всего лишь сгустки, их можно убрать, процедив молоко. Пока священник продолжал речитативом приводить аргументы, она сделала вид, что озабочена жужжанием в ухе. Она рассеянно оглядела вызывающие трепет своей мощью дубовые балки потолка, казалось, вот-вот откинет голову и заснет. Таким образом она сделала все, чтобы дать себе возможность сказать, что не слышала ничего, способного стать причиной для изменения решения.

Сказанное священником заставило передумать Энцо. Школа оказалась не такой мудреной, как он боялся. В том смысле, что там были не только молитвы и благовония и Чиччо не собирались кастрировать для того, чтобы он пел в хоре.

По дороге домой Чиччо молчал и разглядывал свои большие, похожие на ласты ступни.

– Что с лицом? – спросила миссис Марини.

Обращаясь к ней (в отличие от отца), он еще иногда позволял себе не скрывать детские чувства и тревоги; она с трудом сдерживала смех, ведь он уже был совсем большой.

– Я вот немного побаиваюсь их, – признался он и заморгал.

– Кого их? – спросила она.

– Священников.

Это стало тем, что подкупило Энцо. Точка была поставлена.

Они сидели втроем на скамье в трамвае. Миссис Марини посредине, между мужчиной и мальчиком. Энцо изогнулся, подался вперед, чтобы его видеть.

– Ты пойдешь в эту школу, – сказал Энцо, выделяя одинаковым ударением каждое слово.

Чиччо глубоко вдохнул и выпустил воздух.

– Это придаст тебе важности, – сказала она примирительным тоном.

Энцо ни разу не позволил миссис Марини оплатить счет; он платил из своих сбережений. Для себя самого что ему нужно? Но к тому моменту, когда Чиччо начинал третий год обучения, Энцо разуверился в том, что оно идет ему на пользу. Энцо хотел, чтобы в классе его сына обучили двум вещам: не подлизываться и держать рот на замке, если сказать нечего.

Но они проходили алгебру и богословские сочинения.

Вместо оплаты обучения миссис Марини сшила Чиччо форму. Это была идея Энцо, он счел неприличным предлагать ей купить ее за деньги. Ей было приятно делать это самой, но ровно до той поры, пока не стало ясно, что Чиччо вырастает из всей одежды, кроме, пожалуй, носков, почти сразу, как ее надевает. (Нет, носки она ему не шила.) По записной книжке, куда она вносила его параметры, она подсчитала, что за год его пиджак стал больше на четыре размера. Она была бы не прочь, если бы так росли акции, в которые она вложила деньги. Ростом он был шесть футов два дюйма и носил обувь тринадцатого размера.

Что же до сегодня, ей как раз предстояло закончить очередной блейзер, потому пришлось придумать шестичасовую встречу. На самом деле она была назначена на 23:30. Миссис Марини все придумала лишь для того, чтобы они ушли и дали ей возможность закончить работу до того, как настанет необходимость приступить к другой, требующей задействовать иные части мозга. При возможности она старалась заниматься несколькими делами только по очереди. Шить она могла, лишь если рядом никого не было. И часто задавалась вопросом о том, зачем ей кто-то.