В восемь он закрывает кабинет и открывает зал. Окажись здесь случайный прохожий, не заметивший вывеску, не сразу бы понял, что это ювелирный магазин. Стены завешаны, на диване и в витринах полно старья, которое он подобрал в ходе своих исследований. Книги, дверные молоточки из умерших домов, ржавые кремневые ружья, трубочка для «порошка» из двадцатичетырехкаратного золота, головной убор народа арапахо. Каждый из этих предметов по-своему пробуждал в нем чувства. Их задача не в том, чтобы принести финансовую прибыль или рассказать о прошлом, а в том, чтобы коснуться его этим самым прошлым, напомнить то состояние детского сознания, когда не знаешь, ни что это за вещь, ни как она называется или сколько стоит. Игрушки на рабочем месте; отец бы не позволил, но отец умер.
Он садится под одной из них за напольными бесшумными часами и открывает маленькую красную книжечку, прочитанную уже не один раз, – роман для юношества «Лесные бегуны» Джозефа Александра Альтшелера о долине реки Огайо в стародавние времена – тема была дорога его сердцу. Он начал читать.
Позже тем же утром у его прилавка появилась робкая юная леди, нуждающаяся в его помощи – снять кольцо. И он туго обмотал опухший палец швейной нитью, начиная с кончика, затем выше по суставу, заставляя кровь отхлынуть обратно. Подцепив скрепкой, продел нить под кольцо и начал опускать его, одновременно разматывая нить, каждый следующий виток позволял ему скользнуть ниже. Женщина, скромности которой был брошен вызов (она оставалась с ним наедине в этой темной комнате), хотела что-то сказать, но подняла руку и указала на ряд книг над его головой.
– Да у вас здесь целая библятека, – проговорила она, просто пролив бальзам ему на душу.
Акцент выдавал уроженку востока, скорее всего Кентукки. Много парней из роты К были из окрестностей Престонсберга – родины его матери. Дом дяди располагался ниже по течению, ближе к Луизе.
У женщины прекрасные золотистые волосы и веснушки, разбросанные по всей белоснежной руке. Дримма Ганнибал, жившая за баптистской церковью в Престонсберге, позволяла ему разминать ей пальцы после обеда.
– Када я шла до вас, думала, придется отр
Прошлой ночью ему приснилось, что он вернулся в Престонсберг, в родные для мамы места, снова слушал разговоры стариков. Престонсберг. Он так давно не слышал этого простонародного говора, что теперь эти звуки заставляют его расчувствоваться, ощутить себя слабым и устыдиться этого. И почему именно сегодня? Потому что сегодня ювелир поднялся с кровати уже уставшим, руки не слушаются его, а женщина произносит эти ласковые слова не так, как они звучат сейчас, здесь, а как говорили тогда, в Кентукки, в округе Лоуренс, когда он мальчиком приезжал к родственникам мамы.
После ухода дамы он еще стоит у прилавка с маленьким молоточком в руке, приотворяясь, будто бьет им по камням. Словно в задумчивости постукивает им вольно по стеклу витрины. Затем ритмично, уподобившись метроному.
Затем рука с молоточком, поднявшись, внезапно заносится над головой.
Почему он повторяет слово тихо, будто мечтая спрятаться за женской юбкой, как ребенок, в то время как он уже мужчина?
Стекло, миллионы осколков на полу, на ботинках, на часах, на цепочке часов в футляре.
Смотри, опять она. Та собака, которая больно тебя укусила. Ты загнал ее подальше и зарыл в снегу, но она опять тебя нашла. Потому что любит тебя. Тебе никогда не заставить ее понять, что ты отрекся от нее. Он клялся, что никогда, никогда, никогда больше. Желает еще раз войти в комнаты дома отца, где не горят лампы. Со времени последнего расставания он значительно повзрослел. «Приветствую, – говорит он. – Я люблю тебя».