Конец

– Чудесно, – отозвалась миссис Марини. – Устроим праздник. Купим все самое лучшее. Можете пожить у меня, пока не найдете дом.

– Умер его брат на Сицилии. Детей нет, потому дом перейдет по наследству Берто. Я пользуюсь теми, что с вишенками, – добавила она, указывая на сервант.

– Это какой дом? В Сиракузах? Я тебя не понимаю.

– Так что все как в прошлый раз.

– Что в прошлый раз?

– Со мной или без меня.

– Ах, ну да.

– Со мной или без меня.

– Или что?

– Или чашками. Неважно.

– Но это не наше дело, – сказал Энцо. – Не нам решать.

– Извини, я не согласна, – возразила Лина. – Он тоже, знаешь, не может решать один.

Умберто отрезал ножку кролика и передал Лине.

– Все же мы не можем… – повторил Энцо.

– Он женатый человек, это ответственность, нельзя просто так, словно тебе восемнадцать, взять и переехать в другую страну, потому что так захотелось, – сказала Лина. – Потому что это тяжело и грустно. Ведь у него жена, семья, дом.

– У меня есть не только этот дом, – заметил он.

– Но двадцать четыре года, – сказала миссис Марини.

– Между прочим, – продолжала Лина, – здесь рядом с нами человек, который вообще не хотел переезжать в эту страну. Но ты попросил – и она согласилась. Она согласилась, мама никогда не хотела переселяться в этот рай ослиного труда, но ты так решил – и она повиновалась. Без жалоб и причитаний. Без стонов и слез. Молча.

– Мама, почему вы молчите? Донна Констанца, вам добавить еще соуса?

– Не смей повышать голос на отца, – произнесла Патриция.

Миссис Марини подняла руку, соединив большой и указательный пальцы.

– Немного, да, спасибо.

– И где сыр? – спросил Умберто.

– Вспомни свою жену семь лет назад, – сказала Лина.

Тарелка с сыром переходила из рук в руки.

– Между мужем и женой происходят порой вещи, которые кажутся непонятными со стороны, – сказал Энцо. – Ты же знаешь.

– Но, Берто, двадцать четыре года, – произнесла миссис Марини.

Патриция молча жевала. Руки ее лежали на коленях. Взгляд устремлен в тарелку.

– Вспомни, какой была мама семь лет назад, – говорила Лина. – И посмотри на нее теперь.

Миссис Марини видела, как солнце за окном опускается все ниже. Пейзаж с виноградниками терял четкость. Из яркого осталась лишь розовая полоса на небе.

– Моя жена так и не объяснила, почему не хочет ехать, – произнес Умберто. – Я ведь не возражаю. Что же ты, Патриция, будь любезна, скажи им.

– «Будь любезна». Такие слова употребляют при общении с чужими людьми, которые случайно появляются в доме.

– Скажи им. Говори же.

– Передадите мне сыр? – спросила Патриция.

– Ответь же мне.

– Я не хочу, чтобы ты туда ехал.

– Вот и все. И ничего… другого нет. Никаких «Мне здесь нравится», «Я хочу остаться здесь». Просто «Я не хочу, чтобы ты туда ехал».

– Кролик удался, – сказала Патриция. – Позвольте заметить.

– Если нравится кролик, значит, будут кролики.

– Я понимаю, вы не хотите говорить при нас, – сказал Энцо. – Это дело очень личное.

Патриция шумно сглотнула.

– Мясо могло быть и мягче, но он был очень крупным.

– Полагаю, ты хочешь, чтобы я оставила эту тему, мама, – сказала Лина, – так вот, не жди.

– В моем доме найдется место для нас обоих. И для кроликов, и для гостей, – произнес Умберто.

– В «моем доме» говорят, когда человек не женат или уже вдовец, – заметила миссис Марини.

– Нет, отчего же, продолжай, – сказала Патриция.

– Хорошо, что сыр великолепен, иначе я бы не пережил.

– Видите? Видите, что она делает? – спросил Умберто. – Да, Винченцо, сыр очень хорош, спасибо тебе.

– А почему она обязана объяснять причины? – сказала Лина.

Энцо взял свой кусок мяса, встал и пошел к двери на заднее крыльцо.

Умберто заговорил, обращаясь к своей тарелке:

– Мой собственный ребенок позволяет себе говорить в таком тоне с отцом.

Энцо остановился в проеме.

– А кто будет мыть пол в твоем доме? – спросила Лина. – И готовить ужины, и стричь бороду?

Умберто постучал по столу ручкой большой ложки, которой раскладывали по тарелкам кролика, и закрыл глаза.

Энцо вернулся и сел за стол.

– Вполне естественное желание вернуться домой, когда приближается старость. Твоей тете придется поискать для себя другое место. Этот дом принадлежал мне тысячу лет. – Он стукнул ложкой по краю тарелки Лины.

Патриция перевела взгляд на Умберто, и, пожалуй, впервые миссис Марини заметила пробежавший по лицу холодок.

Лина убрала руки под стол, медленно откинулась на спинку стула и провела языком по зубам.

– Вот увидишь, – Умберто продолжал стучать ложкой по тарелке Лины, – и Энцо однажды тоже захочет вернуться. Только надо подождать несколько лет. Захочется моря, ла-ла-ла, – он постучал ритмичнее, – песен, войти в дом, который принадлежал предкам.

Энцо смотрел на Умберто, и губы его медленно исчезали во рту. Вероятно, он снова решил встать, потому что в какой-то момент стал неестественно высоким по сравнению с остальными. Он нависал над столом. Правый глаз косил. У миссис Марини сложилось впечатление, что он решил охватить взором все происходящее в комнате одновременно.