Конец

– Твоя мать умерла, Берто, и отец, и братья умерли, – сказала миссис Марини. – Осталась только невестка, которую ты хочешь выгнать из дома. Все твои друзья здесь.

Он перехватил ложку так, чтобы держать было удобнее.

Один глаз Энцо был повернут в тарелку Лины, второй смотрел в окно.

Патриция окинула мужа совершенно открытым взглядом.

Лина не пошевелилась.

Энцо взял блюдо с тушеным кроликом и прошел к той части стола, где сидел Умберто.

– Послушайте, папа, – заговорил он, – отдайте мне эту ложку. Я положу ее обратно в соус.

На улице стемнело. Изображение на стекле изменилось, теперь в нем отражались все они – пятеро, сидящие за столом в ожидании.

В ожидании поезда хотелось оглянуться в прошлое. Подумать о том, что все останется таким, как в тот день, когда они были вместе, однако это обман, когда-нибудь она признается себе. Что она отказалась от матери и отца, позволила им умереть, сама убила. Последний брошенный взгляд на каштаны вдоль уходящей в сторону дороги.

И, прости Господи, решительный шаг обратно на платформу. Потом были клубы дыма паровоза над деревьями, жалобный гудок. И он вывернул из-за поворота и появился в поле зрения. Потом была кухня на Двадцать шестой улице в доме, который она делила с человеком, ставшим ей утешением, ее правой рукой, жемчужиной и драгоценной наградой, – таймер отключился, и она открыла дверцу духовки. И крикнула ему, сидящему в гостиной: «Нико, двигай сюда и нарежь мясо». Подождала минуту, но ответа не было. Она не сделала и шага в сторону гостиной (отлично знала, что он сидит на диване и читает газету). Во влажном воздухе витали ароматы гвоздики и запеченной свинины. Она стояла перед открытой духовкой и произносила его имя все громче и громче. Из нутра печи на нее валил жар.

8

Они уехали с фермы.

Маслянистая чернота снаружи резала глаз. За рулем машины была Лина, Энцо показывал дорогу, но увел не в ту сторону, и они вскоре заблудились в южной части округа, где до горизонта простирались залежные земли, а в сточных канавах у домов росли молодые деревца. Дорога была слишком узкой для машины, потому заставила, завалившись на одну сторону, ехать двумя колесами по травянистой обочине, а двумя – по единственной колее посредине. Была это даже не дорога, а тропа, разграничивающая владения длиной в несколько миль, часть ее теперь была завалена навозом. Местами деревья росли так близко друг к другу, что ветки их соприкасались, образуя свод узкого тоннеля.

Удар света фар заставил собак отскочить в стороны от трупа сородича. У Лины не было выбора, пришлось, чуть притормозив, переехать труп.

– Пресвятая Дева Мария, – пробормотал Энцо.

Через некоторое время он почувствовал себя плохо и положил голову ей на колени.

– Ты хочешь всегда вести машину сам? – сказала она.

Он глубоко вздохнул, уткнувшись носом ей в юбку.

Одной из его особенностей была способность без всяких эмоций сломать кость, но если его начинало тошнить, то он требовал внимания и утешения.

Она провела рукой по его волосам.

Он пробормотал что-то нежное в складки одежды.

– Я лишь надеялась, что ему станет стыдно, – сказала Лина, имея в виду отца.

– И еще эта ложка, – пробормотал он и потер пальцем глаз.

– Ложка только для пущего эффекта, – сказала Лина.

Энцо повернулся, посмотрел жалобно, указал на рот, потом на окно, но она знала, что он просто хочет, чтобы она остановила машину.

Во время ужина он находился в постоянном напряжении, силясь заставить косящий глаз смотреть прямо, теперь мышцам был нужен отдых. Она хорошо изучила его тактику, как и велела донна Констанца, потому часто понимала его желания лучше, чем он сам.

Она перевела взгляд на мужа, когда он обхватил себя за плечи и опустил веки, пряча карие глаза.