Миссис Марини провела рукой по утренней газете, разглаживая кроссворд. В окно было видно, как Патриция захлопнула дверцу машины и возвращается, с трудом шагая по грязи в ботинках без шнурков. Она шаталась из стороны в сторону, как человек, который несет в одной руке тяжелое ведро с водой. Груди ее свисали до талии – бюстгальтера под одеждой не было. «Я совершила преступление», – подумала миссис Марини.
Солнечные лучи проваливались в щели рамы окна на противоположной стене. Замерли, точно затаившись, молодые листья винограда чернильно-синего цвета, поражало сходство места с кладовой в доме бабушки, из единственного окна которой были видны скучные ряды виноградников на склоне холма. Был даже пень на переднем плане, как много лет назад в доме бабушки, – от срубленного лимонного дерева.
Вошла Патриция и переобулась в домашнюю обувь. Миновали несколько тошнотворных минут, когда обе молчали. Тяжелый нож Патриции ударялся о деревянную разделочную доску.
Миссис Марини отложила карандаш. Несколько раз согнула и разогнула пальцы, чтобы размяться. Ее завораживал вид длинных рядов лозы в отдалении, тянувшихся в стороне от дома, все менее четкий на расстоянии и, кажется, даже сходящийся в какой-то точке у самого края леса.
Молчание не прерывалось, потом совсем затянулось. Если бы они не были знакомы, если бы миссис Марини заблудилась и зашла спросить дорогу, не было бы той неловкости и смущения, минут раздумий о том, что сказать, как вернуть привычную легкость или спровоцировать разрядку – заставить произнести вслух нечто скрываемое, тайное. С незнакомым человеком люди ведут дела открыто, представляются и говорят, что им нужно.