Или вы отвечаете на телефонный звонок и говорите это слово, но никто не отвечает или на том конце никого нет. Поэтому вы повторяете его в тишине, с каждым разом все настойчивее:
алё?
алё?
Есть там кто-нибудь?
Вы там, и вы меня слышите, но почему-то не отвечаете?
Чем могу вам помочь?
Вот
Тогда что же все это значит?
Что вам нужно?
Да, я здесь.
Вы можете благополучно перевезти меня на своей лодке?
Мы уже недалеко от берега?
Пожалуйста, берегите себя.
Пожалуйста, держитесь.
Пожалуйста, поправляйтесь, будьте целы и невредимы.
Я люблю тебя, и я распишу всю вселенную твоим именем и словами моей любви.
Я напал на твой след и иду за тобой.
Эй, привет.
Приятно снова с вами встретиться.
Приятно познакомиться.
Каждое приветствие (на всех возможных языках) и каждый голос (и человеческий голос – самый ничтожный из них) содержит в себе историю – вот она, наготове.
Вот, собственно, и все, что подразумевается под историей.
Любой рассказ окружен темно-зеленым цветом, покрытым слоями копоти и пыли из всех времен года, над дверью в стене, причем двери и стены не видно за грузной копной плюща, чья листва шевелится, словно выделывая па под легким ветерком, там и сям расцвеченная более яркой зеленью молодых листочков, и самые молодые из них – хоть и совсем крохотные, но уже такой идеальной формы, что это кажется обыденным и в то же время умопомрачительным, а потом у растений прорезаются зубки: корни, ответвляясь от усиков, тянутся и цепляются за любую поверхность, упорные, крепкие и стремящиеся стать корнями, а не усиками, и все это подпитывается главным корнем, таким глубоким и мощным, что, если даже кто-то или что-то пытается его обрубить или выкопать, он отрастает снова, разворачивая листики одним за другим.
После наступления комендантского часа к двери подошли трое. Они распахнули дверь. «Как поживаешь?» – сказал один. «Держи за ноги», – сказал другой. «Если чё, собак беру на себя», – сказал третий.
Потом они это сделали.
Не будь она такой искусной в своем ремесле, они бы не стали. Они сделали это с ней, потому что она умеет очень многое, а не только делать ножи.
Девушка в канаве, куда они ее бросили. Теперь, когда наступило утро, она видит, что находится в канаве.
Гвозди, а затем ножи – быстрее всего и проще всего – как затачивать, как насаживать лезвие. Простые, обычные гвозди – никогда не стоит жалеть времени на работу, оно всегда окупается: нагреть железный прут и бить молотом по размягченному кончику, одновременно поворачивая его, держать ритм, пока не сведешь на нет. Для богачей украсить шляпку гвоздя, придав ей вид желудя или спирали, солнца, луны, раковины, фрукта. Для всех остальных гвоздь он и есть гвоздь.
Для ножа, если это цельнометаллический нож, взять кусок слоистого железа или стали длиной с предплечье. Сделать метку по центру. Одна половина – лезвие, другая – рукоятка. Начать с рукоятки: нагреть конец и ударять по бокам, постепенно сужая его, пока не достигнет длины клюва длинноклювой птицы, затупляя при этом углы, чтобы рукоятка не ранила и не натирала руку, которая будет ее держать. Свести на нет. Подцепить заостренный конец молотком из мягкого металла, затем свернуть из него петлю, согнуть всю рукоятку плавной буквой V, а затем аккуратно довести до буквы U. Для лезвия отрезать металл наискось. Ковать. Плющить и терзать его. Ковать. Вернуться к рукоятке. Ковать. Прикрыть ее для удобства. Ковать. Шлифовать. Натереть лезвие до блеска. Оставить на несколько часов, доводя нож до белого каления, чтобы закалить. Смазать его. Нагреть камень, чтобы закалить сердцевину. Отшлифовать начисто и заточить.
Голова ее забита гвоздями и лезвиями и необходимым для них огнем – ярко-красным, цвета крови.
Для ковки – пламя оранжевое. Для сварки, когда две вещи сливаются в одну, – белое.
Бывает и хуже.
Бывает и хуже.
Она их впустила. Они ударили ее в живот, взяли ее молот и занесли у нее над головой, хотя все-таки оказались порядочными и не стукнули. Зато один прижал ее к наковальне, другой отымел, а третий смотрел – свидетель.
Они могли бы все ее отыметь, но не сделали этого. Потому что суть была не в том, чтобы ее отыметь, и они хотели, чтобы она это знала.
Она это знает.
Она знает их всех. Все их знают. Все узнают о том, что случилось.
Бывает и хуже.
Сперва они убили собак, потому что собаки рычали. Пока они это делали, голова у нее была забита гвоздями и ножами. Ножи занимали больше мыслей, так что, пока ее имели, она в основном увлеченно думала про ножи. Когда они закончили, она прикинулась такой же мертвой, как собаки, и ее положили в мешок и выбросили, так что теперь она знает, что ее выбросили в заболоченном поле, и мешковина служит ей в этой канаве постелью. Бог весть куда они выбросили собак.
Она обучалась пять лет. Оставалось еще два года. Теперь их уже не будет. Таков закон. Для закона безразлично, трахалась ли ты по своей воле или нет, и в этом была суть того, что ее отымели. Ее членство в братстве завершилось.