Комната из листьев

Личико Эдварда, которого я держала на руках, страдальчески сморщилось, будто он понял, что натворил его отец. Вместе с сыном я следом за Энн вышла на палубу. Мистер Макартур стоял внизу на набережной в окружении группы мужчин. Слов его я не могла разобрать, но по манерам и поведению было ясно, что он торжествует. Он качал головой, словно усмехался, отходил назад на шаг-два, чтобы броситься вперед на воображаемого обидчика, поднимал перед собой руку и загибал пальцы, словно вел счет оскорблениям или победам. Издалека казалось, что он исполняет танец – отступает, выдвигается, поворачивается то одним боком, то другим, наклоняется, выбрасывает вперед руку в величавом жесте.

Во мне что-то замедлилось, будто кровь загустела. Со стороны я смотрела на Элизабет Макартур, наблюдавшую за своим мужем. С того вечера, когда я отдалась ему за изгородью, моя жизнь ускользнула от меня, превратилась в нечто столь близкое, что отчетливо не разглядеть. Теперь, стоя у ограждения палубы, я, казалось, удалилась оттуда, где была, и в это беспредельное замершее мгновение увидела всю правду.

Мой муж был человек настроения, опрометчивый, импульсивный, холодный, неприступный, эгоистичный, постоянно жил в состоянии самообмана. Это я давно усвоила и думала, что имею полное представление о его характере. Как выяснилось, я глубоко заблуждалась. Мой муж был куда хуже. Неуравновешен до безрассудства, что представляло угрозу для окружающих. Из-за незаживающей раны, прятавшейся в самой глубине души, у него было извращенное самоощущение, и порой некое безумное побуждение, вгонявшее его в состояние слепого неистовства. Оно затмевало и его коварный разум, и понимание человеческой природы.

Моя жизнь и жизнь младенца у меня на руках были привязаны к утлому суденышку чести моего мужа, которая в его глазах была важнее, чем люди, чье существование зависело от него. Тех, кто его окружал, мистер Макартур воспринимал как вещи, коими нужно распоряжаться – да, заботливо, пуская в ход обаяние, лесть, улыбки, если это был лучший способ добиться поставленной цели. Но все остальные люди для него были не более значимы, нежели башмак или ложка. Нельзя задеть чувства башмака. Незачем беспокоиться о том, что ложка пострадает от последствий, к которым приведут твои действия.

Я чувствовала, что Энн наблюдает за мной, чувствовала ее жалость. Но посмотреть ей в глаза не могла себя заставить. Ей прекрасно были известны все мои обстоятельства. Но то, что я увидела, чему теперь каким-то образом должна была противостоять, причиняло очень острую боль. Обсуждать это было выше моих сил.

– Поблагодарим Всевышнего, управляющего всем сущим, за то, что не произошло ничего более ужасного, – произнесла я. – И будем надеяться, что удовлетворение получено.

– Ваша правда, мэм, – отозвалась Энн, и мы наконец-то обменялись взглядами.

Спустя некоторое время мистер Макартур пришел в каюту. Он вибрировал, как натянутая струна. Ликовал, поздравлял себя. Его пуля задела Гилберта! А Гилберт, подлый трус, промахнулся! Говорили, что его отзовут с корабля и капитаном назначат другого!

Вступать с ним в полемику было бесполезно, я бы ничего не добилась. С таким же успехом можно спорить с лающей собакой. Тем не менее я не сдержалась. Сказала:

– Да, и этому новому капитану доложат, что на борту судна есть задиристый пассажир, готовый вызвать на дуэль капитана корабля. Не вижу повода для радости, мистер Макартур!

Он бросил на меня презрительный взгляд, как бы говоря: «Да что вы в этом понимаете!». На его губах заиграла самодовольная ухмылка, плечо дернулось, словно он хотел пожать им, но передумал.

– Сэр, не разумнее ли было бы не настраивать против себя человека, который имеет над нами столь огромную власть?

Я услышала, как мой голос пронзительно взвился от ярости, перешел на крик, но мне было плевать, что меня могут услышать посторонние.

– Невзирая на то, какие фокусы вы можете проделывать со своими проклятыми пистолетами?

Ухмылка на его губах не дрогнула.

– Н-да, жена, – веско произнес он, словно собираясь сделать некое заявление. – Какое богатое у вас воображение.

И, казалось, сразу потерял интерес к тому, что говорил. Смахнул соринку с рукава, пригладил волосы над ушами, вытянул перед собой руки, рассматривая ногти. Потом, будто я и рта не раскрывала, а у него самого никакая мысль даже не начинала формироваться, покинул каюту.

Любитель подслушивать

Дуэль мистера Макартура отнюдь не образумила, а, напротив, подхлестнула. Еще и недели не прошло с тех пор, как наш корабль наконец-то отплыл к месту назначения, а он уже настроил против себя нового капитана, некоего мистера Трейла, от лица солдат жалуясь на скудость их рациона. С пеной у рта. Вдруг, ни с того ни с сего, благополучие солдат стало главной заботой его жизни.

– Пусть другие их защищают, – сказала я. – Из вашего вмешательства ничего хорошего не выйдет.

– Я считаю, что это мой долг, – заявил мой муж назидательным тоном, как священник. – Этих несчастных обманывают – по сути, морят голодом!