Комната из листьев

В любом случае, мысли его занимало не то, как поступит его жена. Взглядом он шнырял по ковру, высматривая непонятно что.

– На мне висит небольшой долг, – наконец произнес мистер Макартур. – Деньги, что я занял до перевода в шестьдесят восьмой полк. Ни один джентльмен не смог бы жить на один фунт и шесть пенсов в день.

– Небольшой долг, – повторила я, таким же небрежным тоном, какой был у него. Но замерла в ожидании. Небольшой долг. Двадцать фунтов? Пятьдесят? Двадцать фунтов – это половина годового жалования энсина. Долг в пятьдесят фунтов поглотит даже жалование лейтенанта. Я стала прикидывать в уме, сколько денег придется откладывать каждую неделю, в течение какого времени, скольких лет, чтобы погасить долг в двадцать фунтов.

– Пара сотен, – добавил он. – Пара сотен, может чуть больше.

Пара сотен. Сами по себе эти слова были знакомы, но в голове не укладывались, будто я услышала иностранную речь. Двадцать фунтов еще можно было представить – монеты, рассыпанные на деревянном столе. Пара сотен – это уже совсем другая песня. Пара сотен никак не соотносились с жалованием младшего офицера.

Мистер Макартур облизнул губы и отвел взгляд.

– Ну, может, пятьсот.

«Должно быть, насмехается», – подумала я. Но он не шутил. Стоял понурившись, опустив веки с короткими ресницами. Я никогда не видела мужа сконфуженным, но сейчас он явно был смущен.

Все мои доводы против поездки в Новый Южный Уэльс за долю секунды утратили всякий смысл: не в моей власти было что-либо изменить. Считай не считай, а долг мужа слишком велик: такой суммы с жалования военного в мирное время не отдать, сколько ни откладывай еженедельно.

Я всегда полагала, что патент на офицерский чин моему мужу купил отец, но теперь поняла, что деньги на его приобретение он, вероятно, занял. Эта сумма, а также те деньги, что он регулярно одалживал в придачу к своему жалованию в один фунт и шесть пенсов в день, вполне могли бы составить пятьсот фунтов. Неудивительно, что сапоги его пошиты из самой лучшей кожи, что он приносил конфеты в подарок миссис Кингдон! Неудивительно и то, что он с такой безудержностью стремился в гарнизон, расположенный в более выгодном месте, чем Гибралтар!

Сейчас мой муж, прокашлявшись, отошел к окну и, словно отгородившись от меня, стал смотреть на улицу, будто там происходило нечто интересное. Глядя на его плечи, я догадалась, что он ожидал крика, выплеска ярости, слез. Но имело ли смысл рвать и метать? Гнев – непозволительная роскошь. Равно как и слезы. Подобно тому, как палец мистера Кингдона полз по карте, повторяя изгибы реки, что текла в океан, я следовала за словами «пятьсот фунтов» туда, куда они вели.

– Понятно, – проронила я.

В каком-то смысле это было облегчение. Теперь не нужно было искать доводы, которые убедили бы его отказаться от переселения в Новый Южный Уэльс. Что бы я ни сказала и ни сделала, это никак не изменило бы чудовищного факта. Пятьсот фунтов. Мой муж был прав. Новый Южный Уэльс – единственно приемлемое решение. Более высокий чин и наличие перспектив имели важное значение, и обеспечить их могла только служба в новом полку.

Смущение его прошло, а вместе с ним исчезла и потребность отгораживаться от меня спиной. Он отвернулся от окна и принялся энергично расхаживать по комнате, словно готов был пешком идти до самого Нового Южного Уэльса.

– Ангел мой, подумайте об этом с математической точки зрения, – сказал он. – В Гибралтаре шансы преуспеть равны нулю. В неизведанности Нового Южного Уэльса такие шансы есть – однозначно выше нуля. И один шанс – от нуля до бесконечности – добиться грандиозного успеха!

– Да, мистер Макартур, – отвечала я. – Из-за цифр мы попали в затруднительное положение. Какое счастье, что благодаря этим же цифрам можно выпутаться из него.

Мой муж перестал расхаживать и впился в меня взглядом.

– Дорогая, – сказал он. – Я понимаю. Вы думаете о своей дорогой матушке.

– Не о матушке! О себе, мистер Макартур! О себе и о ребенке!

Но он, словно не слыша меня, продолжал свою блестящую речь:

– Дражайшая Элизабет, посудите сами: если вам суждено удалиться от знакомых мест – а как жена военного вы не могли этого не ожидать, – какая разница, уедете вы за двести миль или за две тысячи? Расстояние здесь уже не имеет значения: что так, что эдак, все одно.

Я видела, что он собирается разразиться очередной цветистой фразой.

– То же самое Провидение Господне будет охранять вас и в Новом Южном Уэльсе, и солнце, что светит вашей матушке и вашему дедушке, позволит и вам греться в его ободряющих лучах.

Слушая пафосный вздор мужа, я догадалась, что он боится, как и я. Человеку, который твердо знает, что делает, незачем изъясняться столь витиевато.

– Да, дорогой, – согласилась я. – Только сами вы не столь уверены в том, что говорите.

Он заморгал, очнувшись от своих солнечных грез. Заморгал, обнажая свой страх. Затравленный взгляд существа, загнанного в угол.

– А-а, – произнес он. – Ну да.