Командиры седеют рано

Сегодня мне вспомнилось первое знакомство с Тамарой Шполянской. Она стояла в военной форме у гвардейского знамени с автоматом на груди. Взволнованно и четко звучали слова присяги. Юная дочь в день 45-летия Советской Армии давала клятву на верность матери-Родине. Я смотрел на девушку и спрашивал себя: «Кого она напоминает? Где я видел такой же непреклонный взгляд и руки, сжимающие оружие?» Вспоминал — и мысленно ставил рядом с Тамарой возникающие образы. Вот красная косынка, гимнастерка, выгоревшая добела, щеки, ввалившиеся от недоедания, пулеметная лента через плечо — это женщина из гражданской войны. Вот пилотка, сдвинутая на черную бровь, и глаза кричат: «Они не пройдут!» — это республиканская Испания. Вот шапка-ушанка и стеганый ватник, тонкое красивое лицо Зои Космодемьянской, жгучая ненависть к фашизму в ее глазах — это Великая Отечественная война. Вот черные кудри волнами падают на плечи, лицо сияет радостью победы, но крепкие кулачки сжимают автомат, готовый в любую минуту к действию, — это девушка-кубинка с острова Свободы. И вот стоит наша Тамара. Лицо у нее открытое, взгляд строг и спокоен. Ее военная биография только начинается. Что ждет ее впереди? Девушкам предсказывают судьбу и женихов гадалки. Это не наше дело. Мы знаем только одно: Тамару ждет счастье, потому что она встала в ряды тех, кто призван оберегать великую мечту народов, самое величественное творение человека — коммунизм.

ОТ НОВОБРАНЦА ДО ЗНАМЕНОСЦА

Третья смена Ново-Краматорского завода закончила работу, как обычно, рано утром.

Вместе со всеми шагал по заводским аллеям молоденький фрезеровщик Павел Кутейко. Ему казалось, что он такой же, как идущие рядом неторопливые, солидные рабочие. А он был долговяз и худ — как и полагается быть мальчишке в шестнадцать лет. Он недавно окончил на «отлично» ремесленное училище и сейчас наслаждался своим высоким положением: фрезеровщик четвертого разряда — не шутка!

Утро только начинало голубеть. Цветочные клумбы, от которых тянуло свежим холодком, деревья, дорожки — все было голубое, как в сновидении.

Павел любил этот час. Он пришел домой. Родители спали. В комнате тоже все было в голубом мареве. Павел позавтракал бесшумно. Про себя отметил: «И я будто человек из сна, не слышно ни шагов, ни звона посуды».

С приятным ощущением легкой усталости лег в постель. Потом Павлу часто казалось, что все последующие события были продолжением страшного сна.

Над кроватью склонился отец, у него было строгое, значительное лицо. Отец коротко сказал:

— Вставай. Война…

И как полагается быть в сновидении, невероятные картины быстро замелькали одна за другой. Рушились под бомбежкой заводские корпуса. Тянулись толпы измученных беженцев. Из-под развалин вытаскивали станки и грузили на платформы. Все закружилось, смешалось. И вот шагают по улицам зеленые люди с пауками свастики на железных головах. Как злые духи кошмарного сна. На фонарях вытянулись длинные тела повешенных. В городе чинил расправу бывший уголовник, назначенный немцами обер-полицаем. Вешали коммунистов, рабочих, евреев, просто подвернувшихся под руку.

Семья Кутейко эвакуироваться не успела. Отец увел всех в село. Мрачные, голодные дни оккупации тоже тянулись как мучительный сон больного человека.

Но вот однажды настало радостное утро. С огненным заревом победы на Волге вернулся наконец свет на землю.

Пришли свои и в Краматорск.

В первый же день Павел Кутейко явился в воинскую часть.

Первоначальное обучение проходил в своем городе. В перерывах между занятиями бывал Кутейко на том месте, где когда-то стоял красавец завод. От цеха, в котором работал Павел, осталась одна стена, груды битого кирпича завалили клумбы, дорожки, деревья. Жгла ненависть в сердце…

Как у каждого солдата, было у Кутейко и первое боевое крещение — оно произошло под Запорожьем; и первое ранение — оно случилось на плацдарме у реки Молочной; и первая награда — медаль «За боевые заслуги», которую он завоевал под Клайпедой.

После второго ранения пришлось Кутейко менять специальность.

— Обе ноги повреждены, — сказали на распределительном пункте, — в пехоте будет тяжело. Пойдешь, солдат, в артиллерию — там кони, глядишь, между боями на лошадке подъедешь.

Так попал Кутейко в расчет сорокапятимиллиметрового орудия. Наводчик Гущин, усатый пожилой дядя, по-хозяйски осмотрел вновь прибывшего, критически заметил:

— Тощий дюже. Скажи, Кутейко, ты когда кашу ешь, остаток бывает?

— Нет.

А добавки просишь?

— После ранения приходится.

— Молодец. Я сразу определил, что ты способный малый. Ничего, кости мясом обрастут — артиллеристом станешь!

Батарейцы засмеялись.

На другой день Гущин позвал Кутейко к пушке:

— На войне продвижение можно быстро получить. Сейчас ты орудийный номер, а через час — уже наводчик. Так что воспримай, чего я буду говорить.

Пошучивая, Гущин учил ребят тонкому искусству наводки.

Однажды отбивали сильную атаку немецкой пехоты и танков. Гущина тяжело ранило. Зажав рукой рану, он сказал кинувшемуся к нему заряжающему: