Командиры седеют рано

Секретарь высказал общую мысль. Многие над этим давно уже думали. Приняли мы решение создать коллектив молодых офицеров. Школа не школа, университет не университет, а просто стали приглашать их раз в неделю на беседу или на чай. Выступали перед ними те, кто постарше и побольше работал. Приглашали лучших командиров подразделений — они делились опытом. Молодые офицеры в другой обстановке этого не услышали бы или просто постеснялись подойти. Ну хотя бы ко мне или к лучшему командиру роты Бобкову. А на беседе как начали расспрос с пристрастием — только успевай отвечать. Вызывали мы и хороших сержантов, чтоб научить взводных правильно руководить младшими командирами. Организовали выступления начальников служб по всем вопросам в объеме, необходимом для командира взвода. Устраивали встречи с отличниками учебы, докапывались до деталей, изучали психологию заядлых нарушителей дисциплины. В общем, прошли наши лейтенанты полезный курс практической работы в войсках.

Это вошло в традицию. Как только неделя заканчивается, глядишь, приходит ходатай:

— Нам о создании и укреплении офицерской семьи хочется послушать и поговорить.

На всех этих мероприятиях присутствовал и Лутошкин. Кроме того, он упорно занимался в школе и дома. Нужно сказать, дело это очень нелегкое — сидеть молодому человеку за книгами, когда из парка культуры доносятся музыка и веселый смех девушек. И даже не это. Целый день человек работал на жаре, пришел домой пыльный, усталый, голодный. Ох, нелегко заставить себя в таком состоянии сесть за науку! Но Лутошкин упорно переламывал себя. Я опять невольно проникся уважением к этому трудолюбивому офицеру. Труд всегда заставляет себя уважать.

Прошло два года. Лутошкин сдал экзамен за десятилетку, получил аттестат зрелости. Довольный, пошучивал по этому поводу:

— Поздний фрукт я оказался. К тридцати годам только созрел!

Он преувеличивал. Ему было пока двадцать шесть.

На следующую осень поехал лейтенант Лутошкин в Ташкентское училище держать испытания на офицерскую зрелость. За последний год он похудел, возмужал, стал серьезным. Порой мне становилось жаль его, и одновременно я восхищался им: как много в нем было внутренней силы и упорства! Глядя на его простоватое лицо, иногда подумывал: вот такие бесхитростные, добродушные, несгибаемые мужички и татар громили, и Наполеона изгнали, и фашизму хребет перешибли.

Из Ташкента Лутошкин вернулся сияющий. Будто в грудь ему электрическую батарейку вложили или хорошо заряженный аккумулятор вставили. Не только глаза, все лицо его излучало радость. Можно было не сомневаться — диплом у него в кармане!

С этого дня возродился мой старый, хорошо знакомый Лутошкин: энергичный, инициативный, хозяйственный. Назначил я его в новом учебном году в передовое подразделение. Для лейтенанта большая честь — получить хороший взвод: он теперь уже определенный кандидат в командиры роты.

Дивизионным кадровикам не поправилось такое назначение.

Меня вызвал генерал.

— Почему вы заведующего складом назначили сразу на взвод? К тому же у него отрицательная аттестация…

Он был у нас очень рассудительный человек. Никогда не поступал сгоряча. Командиров полков поддерживал, да и вообще к работе подчиненных относился с уважением, считал, что каждый, прежде чем что-либо сделать, все хорошенько обдумывает.

— Я этого офицера знаю шесть лет, — доложил я генералу и коротко рассказал ему историю Лутошкина.

— Решение ваше считаю правильным, — сделал вывод генерал. — Прошу вас, Алексей Николаевич, и вашего заместителя по политчасти Ячменева обобщить опыт работы с молодыми офицерами. Мы давно к вам приглядываемся и считаем необходимым распространить это дело во всех частях дивизии. Готовьтесь, будете докладывать командирам частей на специальном совещании в конце месяца.

Поговорив о других полковых нуждах, комдив пожал мне руку и разрешил идти.

Лутошкин оправдал доверие. Уже к весне его взвод был лучшим в полку. А к концу учебного года имя лейтенанта Лутошкина гремело на всех совещаниях, партийных и комсомольских активах дивизии.

Я часто бывал на занятиях у Лутошкина. Скажу даже точнее — мне нравилось бывать у него на занятиях. Я любовался его мастерством, его умением увлечь аудиторию. Он горел сам, и все вокруг него загорались. Надо было видеть глаза его подчиненных — в них сияло восхищение. А я смотрел и думал: «Вот за таким командиром люди пойдут куда угодно — и в огонь, и в воду, и в эпицентр взрыва».

Главное, что определяло успех Лутошкина теперь, были знания. Он знал свое дело виртуозно, излагал мысли свободно и понятно. Теперь тактика, противоатомная защита и другие дисциплины были для него миром не только познанным, но и покоренным. Уж такой был характер у Лутошкина: если он брался за дело, ясно представляя свою задачу, он доводил это дело до совершенства. Так он поступил и в учебе, когда устранял пробелы в образовании.