Колодец

Предположим, на платформе находится не разумное существо, а еще один Страж, только другого вида. Тупая ненасытная тварь, единственная задача которой — не допускать в зал всякий инопланетный сброд вроде него самого. В конечном счете именно отсутствие внешних признаков плотоядности, таких, как выступающие клыки, обилие зубов и когтей, послужило последним толчком, определившим решение Бостона. Существо могло обладать ядовитой слюной или дыханием, расправляться с жертвой при помощи мощных задних лап, но оно определенно не было хищником в земном понимании этого слова.

Порывшись в кармане, Лоу достал второй кристалл, на бледно-зеленое сияние которого пребывание в недрах космического костюма нисколько не повлияло. Оно по-прежнему было ровным и сильным. Наклонившись над телом, астронавт несколько мгновений вглядывался в застывшую маску, и в смерти сохранившую печать спокойного достоинства и мощи. Потом осторожно опустил кристалл в центр торса, где, по идее, должны были помещаться важнейшие органы коцитанина. Прозрачный камень беззвучно скрылся в широкой груди, а Лоу благоразумно отступил на безопасное, по его мнению, расстояние. В этот раз он решил не рисковать и был готов нырнуть в тоннель при первых признаках враждебного отношения со стороны воскрешенного.

Оба глаза открылись одновременно. Они были большими, наполненными мыслью и мудростью, но совершенно нечеловеческими. Лоу отступил еще на пару шагов, поражаясь быстроте, с которой существо возвращалось к жизни. Как бы долго ни лежал здесь коцитанин, вытянув руки вдоль тела и устремив в Вечность неподвижный взгляд, Кристаллу Жизни понадобилось всего несколько секунд, чтобы согреть его застывшие члены.

Землянина этот вопрос почему-то волновал больше всего. Сколько лет прошло со времени его смерти? Год, век, тысячелетие? А коцитанин между тем приподнялся, сел, расправил конечности и, медленно поворачиваясь на сиденье, стал обозревать зал, не упуская ни одной детали окружающей обстановки. Он осмотрел пол, стены, потолок. Наконец взгляд его остановился на единственном живом существе, находящемся в помещении, не считая его самого. Глаза Лоу встретились с необыкновенными глазами коцитанина. Они глядели друг на друга, не мигая и не отводя взгляда.

Смятение, ликование, возбуждение владели собравшимися вокруг них Мыслящими, ставшими свидетелями незабываемой встречи. Они были бессильны повернуть ход событий в желанное русло, тем более что те приняли неожиданный оборот, предсказать его не осмелились бы самые большие оптимисты среди коцитан. В их душах поселилась тревога — тревога за будущее. Она едва ли не превосходила всеобщий восторг от невероятной изворотливости и находчивости двуногого. Накал эмоций был так высок, что Лоу несколько раз посмотрел через плечо, смутно ощущая за спиной чужое присутствие. Чужих там было больше миллиона, и они с величайшей радостью показались бы на глаза пришельцу, но — увы — они были обречены всегда оставаться невидимыми.

Предположение, что воскрешенное существо может оказаться кровожадным хищником, приставленным охранять этот зал, теперь казалось Лоу совершенно нелепым. Уровень интеллектуального развития ожившего коцитанина был, бесспорно, на порядок выше, чем у любого животного. Три пары крыльев за спиной беспрерывно трепетали. Очевидно, они выполняли какую-то другую важную функцию, потому что никак не могли быть предназначены для полета. С тем же успехом мог рассчитывать подняться в воздух и сам Бостон, до полного изнеможения махая руками.

Коцитанин не проявил желания покинуть платформу. Пришлось землянину самому нерешительно продвинуться на несколько шагов к центру зала.

— Прошу прощения, если разбудил вас не вовремя.

Клюв коцитанина раскрылся, и из него исторглись странные звуки. Для Лоу они могли быть чем угодно — от музыкального мотива до брачного зова в период течки. Ни на один из знакомых ему языков они точно не походили. И все же он внимательно вслушивался в гортанные, труднопроизносимые и абсолютно непонятные звуки в надежде уловить в них хоть какой-то смысл. Как и следовало ожидать, смысла он не уловил. Тогда он широко развел руками, надеясь, что этот универсальный жест в свою очередь будет принят коцитанином.

— Ничего не выходит, приятель. Не могу понять ни слова.

В ответ коцитанин взмахнул одной из своих верхних конечностей и снова заговорил, но уже не так настойчиво и повелительно, а гораздо мягче и мелодичней. Двойные веки наполовину закрылись. Что это могло означать, осталось для астронавта загадкой. Понять выражение лица коцитанина было так же невозможно, как и его речь. Конечно, если допустить, что испускаемые воскрешенным звуки — это разумная речь, а не бессмысленное улюлюканье от радости вновь обретенной жизни.