Колдун с Неглинки

— Кто такой Ноа? — спросила Амелия.

— Он жил здесь раньше. Ноа погиб, и я занял его место. Теперь я шорник Центрального округа.

— Шорник. — Она не спрашивала, а повторяла за ним, чтобы он не соскочил с темы.

Мирон закинул ногу на ногу и молча смотрел в пустой каминный очаг.

— Долго объяснять. Проще на примере. Для этого вы должны попросить у меня что-то. Бытовую услугу или подарок, как в сказке.

— Ого! — усмехнулась Амелия и внезапно почувствовала себя пьяной. — Вроде того, чтобы что? Хм. А если я попрошу эту бутылку, отдашь?

Ну вот, уже перешла на «ты». Тут бы самое время чаю попросить…

— Конечно. Она ваша. Только осторожно: коньяк бесконечный, употребляйте ответственно. — Амелия кивнула и снова покатала кубики льда в стакане. Впервые за последние лет десять ей стало весело. — Теперь скажите: «Была ноша моя — Мирон пришел, себе взял».

— Договор с дьяволом, да? Ладно. Была ноша моя — Мирон пришел, себе взял. Что дальше?

Он вроде как почесал левую ладонь, ничего больше, но когда Амелия закрыла и открыла глаза, то увидела себя с того места, где до этого сидел Мирон. Она и правда была почти совсем седой, новая оправа ей не шла, а глаза за толстыми стеклами казались ну прямо крошечными. Это длилось всего мгновение — как вспышка, как сбой в сознании. Может, вековой коньяк был не так прост или же…

Амелия сняла очки и потерла переносицу. И не заметила, что Мирон глядит на нее с нескрываемым ужасом.

— Так нельзя.

— Что? — не поняла она.

— Так нельзя! Нельзя убивать людей!

Значит, не показалось… И можно было ничего больше не объяснять.

— Почему? — ответила она резко. — Назови хотя бы одну причину, почему мудаки заслуживают жизни.

— Да потому что…

Он вскочил и зашагал по комнате. На секунду остановился, налил себе воды и снова заметался туда-сюда.

— Ну? — издевалась Амелия. — Потому что это грех и я буду гореть в аду? Право на жизнь — это высшая ценность и бла-бла-бла? Или потому что они, блин, люди? А точно ли они люди? Или, может, перестали ими быть, когда превратились в мудаков?

— Потому что вы не оставляете им выбора, — сказал Мирон тихо.

— И ты туда же. Выбор, выбор, выбор! Не из чего выбирать. Эта фраза — «ты не заслуживаешь слов» — знаешь, откуда она? Так говорил мой бывший муж. Садист и мудак. Он говорил это, когда я просила все обсудить, а не бить меня. Я жарила лук для мудацких котлет, которые мне с тех пор в глотку не лезут, и не включила вытяжку. Он спускался в лифте и почувствовал запах лука от пиджака. Вернулся и стал бить меня головой о стол. Бьет, поднимает за волосы, смотрит в глаза — и снова бьет. «Ты не заслуживаешь слов, Амелия, не заслуживаешь слов!» Я сбежала в кризисный центр и провела там месяц. Это был лучший месяц за восемь лет жизни с ним. Но он меня нашел, засунул в машину и увез на дачу. Он забрал телефон и бросил меня там одну — в январе. Я топила снег, чтобы пить, и питалась соленьями из погреба. Правда, у меня был телевизор. Время от времени там показывали его. Он приходил на тупые утренние шоу в том же тупом пиджаке и говорил тупые слова — о том, почему нам не нужен закон о домашнем насилии. Говорил и смотрел на меня оттуда этими своими…

— Постойте, подождите. А что, если вы ошибетесь?

— Я никогда не ошибаюсь. Ты это знаешь, если побывал в моей голове. И кстати, лезть в чужую голову без предупреждения, ничего не открывая в своей, — это очень по-мудацки!

— Тише. — Мирон наконец перестал мельтешить и замер между ней и камином. — Простите. Я хотел сэкономить нам время. Я понял, да, понял, дайте подумать…

— Так почему они должны жить? И почему должен жить ты после того, как все это обо мне узнал?

— Воу! — Мирон поднял ладони. Амелия с удовольствием заметила, что он напуган. Вот так-то, мальчик. Не забывайся. — Второй шанс. Каждый заслуживает второй шанс.

— Горбатого могила исправит. Ладно. — Она забрала бутылку, с удивлением заметив, что Мирон не обманул: коньяка действительно прибавилось под горлышко. — Была рада знакомству, и доброй ночи.

Мирон преградил ей путь, и по блеску в его глазах было ясно, что вот сейчас он действительно близок к пониманию.

— А что, если… Что, если можно наказать их еще страшнее?

Бутылка вернулась на стол, а Амелия — в кресло.

— Излагай.

— Есть одно место. Ад одного человека — вернее чорта. Если засунуть их туда, они больше не вернутся. Это черно-белый мир, состоящий из одного дома, без звуков, вкусов и запахов. И что важно, там нет слов. Те, кто там оказывается, могут произносить всего два слога.

— Какие же? — искренне заинтересовалась Амелия.

— Только «хух» и «ча». Сплошная «хухча» — что бы ты ни пытался сказать. Но хуже другое: люди там лишены воли. Они актеры в плохом сценарии чорта. Играют по написанному снова, снова и снова. Их бесконечно убивают.

— Зачем?

Кажется, Мирон надеялся, что она не спросит, потому что медлил с ответом.

— Они разыгрывают то, что происходит здесь. Такой сбывающийся спектакль.