Колдун с Неглинки

— Послушай меня хотя бы раз! Тебе обязательно нужно уехать. Ты слишком заметная, и я даже подумать боюсь, как тебя могут использовать, если узнают, что ты делаешь. Выбери себя, пожалуйста.

— Между чем и чем? — усмехнулась Амелия. — Что-то надвигается, Лиз. Что-то огромное и непоправимое. Так много самоубийц и пьяных… Люди стали злее. Ты тоже это чувствуешь?

— Пообещай, что уедешь. Мы найдем деньги. И место, где тебе не придется… вот это вот все.

— Что за место, Лиз? Где оно, в загробной жизни? Или это маленький городок в штате Мэн?

— Как же ты меня бесишь! — нежно сказала Елизавета и придвинула свой стул поближе, так, чтобы Амелия могла положить голову ей на плечо.

Какао они допили молча. Амелия смотрела на ярко-зеленый парк и думала о том, что подруга права: им нужно уехать. Всем-всем. Только кто тогда останется здесь?

— Хотя бы подумай, ладно?

— Я подумаю. А ты ничего не бойся. Ничего не бойся, Лиз, — тогда и мне не будет страшно. Я вино привезла, твое любимое, вот. Забери домой. А я сейчас пойду. Курьер должен приехать через час, совсем о нем забыла.

Не признаваться же, что поясницу ломит настолько нестерпимо, что остаток дня придется провести в постели. Зато благодаря этому она почти прочитала всего «Улисса» за пару месяцев.

Попрощавшись, Амелия вышла и еще немного понаблюдала через стекло, как Елизавета раскладывает на столе ноутбук и подключает гарнитуру, — видимо, у нее был запланирован созвон, отмененный ради встречи. Что ж, выходит, от боли в пояснице сплошная польза.

До дома Амелия доехала на автобусе, пустом и безопасном. Когда подошла к калитке, та оказалась заперта, зато ворота нараспашку. Со двора задом выползал коричневый «Туарег». Стекла опущены, в салоне орал шансон. Водитель то газовал, то притормаживал и выезжал криво. Амелия постояла в надежде, что ее заметят и пропустят, но «Туарег» так и корячился на выезде, и она прошмыгнула между столбом ворот и задней фарой.

— Коза гребаная, — выплюнул в нее водила.

Амелия медленно повернулась. Преодолевая отвращение, отыскала взглядом его плоское лицо за лобовым стеклом и посмотрела сквозь боль. Даже обрадовалась бы, окажись он заботливым отцом и мужем. Но он расстрелял из пневматики собаку соседа и ее щенков. Без причины. Просто возвращался в свой загородный дом на этом же «Туареге» и…

Амелия коротко втянула воздух. Машина наконец выкатила за ворота, едва не протаранив ехавшее мимо такси, с визгом притормозила и дергано двинулась в сторону Садово-Черногрязской. Амелия проводила ее взглядом.

— Ты не заслуживаешь слов.

Звук удара и длинные гудки она услышала через полминуты. Губами вытащила из пачки сигарету, медленно и со вкусом затянулась.

— Лихо вы его!

Рядом стоял подросток из дома-яйца. Вблизи он оказался высоким — макушка Амелии едва доставала ему до плеча.

— Я? — выдохнула она вместе с дымом. — Сам неплохо справился. Выхлоп за версту.

— По какому принципу вы решаете, кто достоин слов, а кто нет? — будто не слышал он. — Летальность?

— Сто процентов, — отрезала Амелия и только тогда поняла, как подставилась. Он может быть связан с теми, о ком предупреждала Елизавета. С теми, кто ищет ее. Выглядит он, конечно, безобидно, наивно даже. И боли никому не причинил. Разве что пара разбитых девичьих сердец — к его, сколько ему там, годам двадцати вовсе не стаж… Но это пока, пока.

— Мне пора, — сказала Амелия и устремилась к подъезду.

— Подождите! — попросил он и с легкостью ее обогнал. Настойчивый, надо же. По крайней мере, на него приятно смотреть. — Меня зовут Мирон. А вас?

— Амелия, — сказала Амелия.

— Я живу в том дурацком доме.

— Я знаю.

— Так давайте… — Он задумался и приподнял брови. Очаровательный ребенок. — Давайте я приглашу вас в гости. Выпьем чаю, поговорим. Я тоже могу кое-что — не так впечатляюще, но…

— Покажете?

Мирон широко улыбнулся.

— Конечно.

Он подставил Амелии локоть, и она взяла его под руку со странным ощущением, что он знает, как ей быть и где укрыться. Но даже если не знает, теперь она хотя бы не одна.

Когда Мирон отпирал дверь дома-яйца, по Машкова с воем пролетела скорая.

* * *

Боль в спине внезапно поддалась лекарственному действию коньяка 1900 года: как только тепло разлилось по языку и горлу, Амелия с удивлением обнаружила, что поясницу отпустило. Или же это нелепое кресло с подставкой для ног оказалось настолько удобным. Как бы там ни было, она откинулась на спинку и отсалютовала уходящей боли стаканом, в котором звякнули кубики льда.

Как Амелия и подозревала, внутри «яйцо» оказалось кромешным китчем с лепниной, позолотой и ангелочками. Когда она расхохоталась, глядя на фреску с Италией в нарисованном проломе стены, Мирон смущенно сказал, что в каникулы сделает здесь граффити.

И все же, несмотря на насмешки, дом был к ней добр. Это ощущалось с порога. Все здесь было удобно, нужное сразу оказывалось под рукой, а самой ей словно дали передышку — и стало легче. Лишь до тех пор, пока она здесь, но очень нужную сейчас передышку.

Амелия поделилась своими наблюдениями с Мироном, и он сказал, что тоже это чувствует. Должно быть, так задумал Ноа.